Центумвир
Шрифт:
Коронованный. Вертящий хуелионами на полностью легальной основе, зашивающийся до состояния дериализации, потому что очень ответственен, потому что батрак, потому что за дело душа болит, а когда оно приносит отдачу, такую мощную, которую надо контролировать, ибо бизнес в России это особое чистилище, после которого преисподняя покажется элитной випсауной, где черти, это дешевые и слабые потаскухи, которых без проблем выебать, такая же школа жизни за плечами...
Естественно, я не могла сказать своему брату, что у меня пиздец. Внутренний. Ибо работа.
Работа – святое, там все шло заебись, мне за себя не стыдно.
Я звонила Яру.
Спрашивала ждать ли его сегодня и если нет,
Я понимала, к чему идет. Я знаю, что все с этого начинается. Первый звоночек, когда ты не хочешь возвращаться домой. Второй, когда испытываешь облегчение, что ему нужно уезжать, а он только приехал. Третий будет последним. Я ждала конференции, которая будет через неделю. Вот там станет окончательно ясно.
Возвращаясь к работе – я нисколько не привирала, когда говорила о том, что ее действительно много. И есть проблемы.
Беда не приходит одна. Беда намбер ван:
Пришлось сообщать Ярославу Андреевичу о том, что есть лидеры мнений, обитающие на небезызвестном видеохостинге с огромными аудиториями и эти сами видеоблогеры вирусят разоблачительные ролики, где разжевано даже для самых тупых, что сие финансовая пирамида. Яр сообщил, что в ближайшее время явится и решим этот вопрос. Уже четвертый день пошел, как он не мог вырваться ни на минуту. Я предусмотрительно его не дергала. Потому что… что-то происходило. Он был раздражителен перманентно, наши звонки сократились вообще до самого необходимого минимума, и мне, в принципе, было плевать. О проблеме я сказала, мы ее мониторим, если дойдет до критической стадии, я сообщу, а так… не хочу я с ним разговаривать.
Беда намба ту:
В связи с агрессивной рекламой и валом пользователей, растущих в геометрической прогрессии, прибыль заинтересовала шакалов. Шакалов особого уровня. О их визите в официальный офис и начавшемся прессинге подставного дира тотчас сообщили Вадиму. Мы с ним оборвали все телефоны, но до Яра так и не дозвонились.
– Я знаю, где он может быть, рвану туда. – Быстро проговорил напряженный Вадим, – езжай в основной офис, намекни, что лучше пусть по добру по здорову сваливают. Блядь, у Ярого сейчас период не тот, чтобы они на своих ногах ушли, как ему сказать-то… и не сказать нельзя… и делать ничего нельзя, пока не скажешь…
– Сказать им, что это его проект? – удивленно приподняла бровь я.
Вадим простонал, в который раз набирая номер недоступного абонента:
– Блять, я не знаю… – пробормотал он, поднимая на меня мученический взгляд, – просто намекни, что проект принадлежит… согласован… а если это просто шакалята, им вообще это ничего не скажет… да нет, они пасть на такое разевать не будут, это Степины гаврики, наверное... Или Мотины… или шакалята все-таки… блять, я не знаю! – всплеснул руками, в безумном напряжении глядя на меня, – в общем, скажи, что пусть сваливают и готовятся отстегнуть за попытку прессинга. Если из наших, то поймут, если не из наших, то охрану
Я покивала и оперативно стартанула к машине, на ходу отзваниваясь Вале и приказывая передать, что пусть ждут, пока я не приеду. Через сорок минут уже входила в кабинет Жорина. Что и не говори, а рэкет тут тоже цивильный. Солидный лысенький дяденька с лицом утонченного интеллигента с вежливой улыбкой выслушал меня, сидящую перед ним в кресле Жорина и удрученно вздохнул.
– Ваша красота – ваш враг, милая. – С соболезнованием глядя на меня, заключил этот очаровательный дядька. – Бог не награждает женщину умом, он им за что-то ее наказывает, а когда она еще и красива... Сколько несчастных женщин. Они лишь хотят чтобы их воспринимали всерьез. Мужчины принимают это за дурной нрав и ведут себя соответственно. Много несчастий у таких женщин за плечами. Не про вас крайнее, вы гибкая женщина, прекрасно осознаете, когда можно включить дурочку, покорно улыбнуться и мирно покивать, вероятно, именно это и привело к вас к присутствию в этом кресле. Иметь покровителей это хорошо, безусловно, но когда у вас такое дело, покровителей, что могут обеспечить вам полную безопасность, единицы. И еще меньше тех, кто сможет, как вы выразились, за настойчивый интерес вынудить таких, будем говорить откровенно, негодяев как я, извиниться финансово перед вами. Понимаете меня?
– Все что мне велели сказать, я вам передала, – с грустью ответила я, – послушайте, вы мне действительно нравитесь, я нисколько не лукавлю, ибо мне есть с кем сравнивать, поверьте. Однако, вам действительно лучше уйти, выяснить все хорошенько и быть очень аккуратным в следующий раз.
– Я вас понял, милая. Думаю, завтра мне придется снова вас побеспокоить. Прошу, не обижайтесь на меня, это бизнес. – Он поднялся с кресла, надевая очень стильное пальто. Надо Яру такое купить. Хотя, пошел он в жопу…
– Попробуйте до завтра все-таки поподробнее узнать о… покровителях. Мне действительно будет очень жаль, если вы будете настаивать. Ой… поздно. – Я с печалью смотрела на распахнувшуюся дверь, где стоял Яр, пара его людей и Вадим.
– Етить-колотить… – только и выдавил дяденька, очумело глядя на Истомина, добродушно улыбнувшегося, одновременно перерезая глотку взглядом, неторопливо шагая к нему.
– Здравствуй, Мотя.– Пинком под колено, вынуждая упасть, перехватив голову за волосы и вжав в стол. – Как твое здоровье?
Я горько вздохнула. Яр вжал его в столешницу сильнее. Мотя, понимая, что от него ждут ответа, сипло произнес:
– Нормально, Ярый. Видимо, было нормально.
– Хочешь, чтобы так же и оставалось? – поинтересовался Яр, задумчиво глядя в окно.
– Я понял... я просто не знал, думал, залетные какие, не пробьешь кто и с чем, заключил, что пустые и удачливые, да и девушка еще упрямилась, а я решил, что просто слышала звон, а не знает где он и обмануть пытается, чтобы мимо прошел. – Бодро отрапортовал Мотя.
– Девушка очень умна, поэтому лишнего не говорит, – зевнул Вадим падая в соседнее кресло. – Алена Васильевна зовут, супруга Ярослава Андреевича.
– А.. э... извините. Я не знал. – С трудом повернув голову на столе, и глядя на меня с соболезнованием, произнес бедный бледный Мотя. Которого мне стало жаль еще больше.
– Ничего страшного, – покивала я, едва сдерживая «я тоже не знала» и посмотрела на откинувшегося в кресле Вадима, отвечающего мне взглядом, мол, я на алтарь тебя вел, а потом из-за тебя пиздец как огребал, я как никто другой имею право сделать такой вывод, и босс вон, созерцающий город за окном, совсем не против. А я против, блять, – отвесила мрачный взгляд пожавшему плечом Вадиму, вновь посмотревшему на бедного несчастного Мотю.