Чабор
Шрифт:
Едва стража уволокла заплаканного Зеленьку, как в терем ворвался Василь — старший ратник.
— Воевода, беда! Митюня пропал. Всё обыскали. Бабы из Опушково говорили, что видели, как он к лесу скакал.
Сверомор, поднимая лицо к небу, злобно по-медвежьи зарычал: — Да, верно говорят: «Пришла беда — отворяй ворота»…
Чабор тревожно прислушался. Где-то недалеко страшно ревел лесной зверь.
— Медведь, — со знанием дела пояснил царевне Водар. — Ежели повезёт, — продолжал он, косо глядя в сторону Лесного, — то наш ясный сокол успеет его освежевать, а если нет — всё одно кто-нибудь освежует, до
Чабор оставил без ответа издёвки сайвока, пнул коня в бока и поскакал на звук. Водар и царевна отправились следом. Внезапно медвежий рёв стих. В наступившей мёртвой тишине было слышно, как потрескивали ветки под копытами их лошадей, да где-то в кронах деревьев надрывно кричала лесная птица. Чабор внимательно вслушивался, надеясь различить хоть какой-то звук и определить направление, куда следует ехать. Вот снова дико взревел зверь, совсем близко…
Посреди поляны, на животе, лежал огромный медведь, а недалеко от него нервно топтался на месте гнедой жеребец. Его уздечка совсем некстати крепко зацепилась за сук дерева. Животное, судя по всему, уже давно не могло освободиться, потому что земля под его копытами была сильно вытоптана.
— Ну во-о-от, — с сожалением протянул догнавший Чабора Водар, обращаясь к подъезжающей царевне. — Я же говорил! На то он и ясный сокол, чтобы медведь, только слыша стук копыт его страшного скакуна, сам помер от страха… или от смеха.
Чабор спрыгнул на землю и подошёл к медведю.
— Видишь, царевна? — сопровождал издевательским комментарием его действия Водар. — Великий воин, что и говорить. Плохо только, что очень добрый, дичь не бьёт, жалеет. Это конь его — злыдня, ужас на всех наводит. Даже медведи от страха помирают…. А хозяин-то — сама доброта…
Высокая трава поляны скрывала истинные размеры лесного исполина. Скрывала она и не только это. В боку медведя торчала окровавленная рукоять засапожного ножа с богатой отделкой, а из-под его туши — человеческие ноги.
Чабор осторожно толкнул ногой огромное мохнатое тело. Медведь был мёртв. Подбежавший Водар разом прекратил глупое словоблудие и стал помогать другу. Зверя с трудом свалили набок и обнаружили под ним залитого кровью человека. Волосы на его голове слиплись в корку, лицо представляло собой сплошное красное месиво, а на плече зияла глубокая рана.
— Доездился парень, — с сожалением вздохнул Водар.
Тарина отвернулась. На неё нахлынула волна слёзной горечи, вызванная созерцанием этой страшной картины. Царевна видела многое в долгом пути, и не менее кровавые сцены представали перед глазами, но именно эта жуткая смерть отчего-то сильно тронула её сердце. Сейчас она укоряла себя за то, что подъехала слишком близко и увидела всё это, но что уж теперь…? Увидела же.
И вдруг её конь дёрнулся. Его испугали Чабор и Водар, внезапно бросившиеся к телу поверженного «охотника». Тарина снова заставила себя посмотреть в ту сторону.
В это невозможно было поверить! Жертва лесного хищника была жива. Более того, с помощью спутников Тары этот человек уже поднимался на ноги. Оказалось, что практически вся кровь на его теле была медвежья, хотя, если говорить по правде, этому храбрецу тоже здорово досталось. Водар тут же принялся «колдовать» над ранами победителя, а Чабор — над тушей побеждённого…
Солнце уже начинало клониться к вечеру в тот момент, когда четверо всадников, наконец-то покинув границы Вечного Леса, пересекли большое возделанное поле и въехали в деревню. Между двух коней, заметно прогибая к земле толстую берёзовую жердь, висела потерявшая усилиями Чабора ненужные внутренности туша медведя.
В Опушково народ вовсю таращил глаза на странных всадников и, особенно, на карлика, потому что их тут отродясь не видывали. Кроме того, косились ещё и на девицу, одетую, как Перуница на Большой Охоте, в лёгкие кожаные доспехи и мужские воловьи штаны. По одежде знатоки шёпотом признавали в чужаках степняков. Узнавали и Митюню, но тут же отворачивались, не в силах смотреть на запёкшуюся на его теле кровь и пересыпанную каким-то жёлтым порошком глубокую рану.
К Слободе, где стояла княжеская дружина, четвёрка всадников подъезжала уже в плотном кольце воинов. Никто не осмеливался задавать вопросы или преградить путь спутникам младшего сына воеводы.
У терема Сверамора первым встретил их брат Митюни — Весеслав.
— Митюня, братец, — с дрожью в голосе растерянно шептал он, помогая брату слезть с коня. — Что ж это? Кто эти люди?..
— Митюня!!! — вскричал и воевода, сбегая с крыльца. — Что с тобой? Боже, кто ж тебя так?! Никому не прощу, — и Сверамор, как и его старший сын, покосился на чужаков.
— Обидишь такого, как же… — ухмыльнулся Чабор, отвечая на вопросительный взгляд умудренного сединами воина, и указал на тушу медведя. — Вот его обидчик. Бог свидетель, такого витязя обидеть — себе же во вред. Может этот парень постоять за себя. Только вы его больше одного в лес не пущайте, а то скоро там медведей вовсе не останется.
По собравшейся на шум дружине пробежал легкий смешок.
— Лекаря! — строго крикнул в толпу Сверамор, вслушиваясь в странный говор чужака. — А этих, — он указал на приезжих…
— Отец, — перебил его Митюня, — это друзья. Если бы не они, не выжить бы мне. Прими их как гостей и проводи как друзей. Ты ведь сам просил поступать так с теми, кто сделал для тебя добро.
Сверамор вздохнул.
— Что ж, — сказал он, — друзья сына — мои друзья. Идите в терем, там поглядим…
Нежданных гостей воевода вниманием не баловал. Конечно, велел истопить баньку да в дорогу накормить, только и всего. Пожалуй, совсем бы про них забыл, кабы среди гостей не оказалась девка. Гости требовали к ней особого почтения: царевна, мол. С нами как хотите, а уж с ней будьте ласковы. Пришлось в баню к ней отрядить двух служанок, благо после того царевна ничего более не требовала.
Митюню отмыли. Рану знахарь обхаживал долго, а едва завязал её, сын воеводы за своё: «Где, — говорит, — мои гости?» Отец ему отвечает, дескать, уехали уж, наверное, чего им ждать? Оказалось, что не уехали. Пришлось Сверамору их звать к вечере, а ведь думал он сегодня вечером решить, что делать с Зеленькой. Надо бы всё это дело обмозговать без чужих ушей, да куда уж теперь деваться?
К вечере собрались старшие ратники, сыновья …ну и гости. Чужаков посадили поодаль, чтобы глаза не мозолили. Только привели Зеленьку, тот с порога давай на них озираться. Чуть шею не сломал. Вдруг как заорёт: «Воевода! Признал, ей-ей признал! Они это, те разбойники, что наших побили!»