Чандрагупта
Шрифт:
безуспешно. Все было слишком отрывочно и неопределенно.
“В чем же дело? — задумчиво спрашивал себя министр. — Что все это может означать?”
Гла в а XXI
ВСТРЕЧА С МАХАРАДЖЕЙ
Ракшас чувствовал беспокойство и неуверенность. Было известно, что радже в ближайшие дни грозит
опасность и что опасность эта исходит от Мурадеви. Но какая польза от таких расплывчатых, ничем не
подтвержденных сведений? Тщетны были все попытки Ракшаса
ничего вразумительного. “Возможно, она действительно не знает, — думал министр, — или так напугана, что
не решается говорить”.
Ракшас испытывал к себе отвращение потому, что он, такой дальновидный, такой опытный политик,
теперь, когда жизни раджи угрожала опасность, оказался совершенно беспомощным.
Суматика все не уходила и молча стояла перед министром.
— Послушай, — обратился к ней Ракшас, — ты не должна колебаться, если хочешь спасти своего
повелителя. Будь решительной и помни, что сейчас не время мешкать.
— Если вы приказывает господин, я пойду, — повторила Суматика. — Но, наверно, я не вернусь.
Мурадеви очень сильно подозревает меня и как только увидит, что я пытаюсь уйти из дворца, прикажет убить
или бросить в тюрьму. Вы обо мне больше и не услышите. Но умоляю вас, отправляйтесь к махарадже и
немедленно, под любым предлогом уведите его из дворца. Если это удастся, вы спасете раджу. Но если вы этого
не сделаете, все пропало. Жизнь махараджи можно сохранить, если он уйдет из спальни Мурадеви. Вы
приказываете — я ухожу. На все воля божья.
Ракшас не очень внимательно слушал речь служанки. Он был занят своими мыслями и не сразу заметил,
что Суматика ушла. Министр удивился ее внезапному уходу и позвал привратника. Тот сказал, что гостья
действительно ушла, и Ракшас снова погрузился в собственные мысли. Он понял, вернее почувствовал, что на
Магадху надвигается беда.
“Ради блага царского дома, — думал министр, — я не дал тогда этой женщине из касты шудр стать
царицей. И хотя отцом ее сына был раджа, все-таки решил убить мальчишку, ибо рано или поздно он осквернил
бы престол. А сейчас эта низкорожденная, от которой раджа без ума, снова стала для меня помехой. Дханананда
теперь невозможно даже увидеть, а о беседе с ним и говорить нечего. Самое страшное во всем этом то, что я до
сих пор ничего не могу придумать. На днях я сочинил предлог, чтобы встретиться с раджей. Я сказал, что нам
грозит вражеское нашествие и что мне необходимо его видеть. Встреча состоялась. А что придумать на этот
раз? Если министр не может увидеть своего повелителя, поистине, это дурной знак. Но я должен сделать все,
что в моих силах”.
Он
доставлено без помех и немедленно принято, словно только его и ждали. Когда раджа сломил печать и
погрузился в чтение, Мурадеви, сидевшая рядом, спросила, кто пишет махарадже.
— Ракшас, — ответил тот.
— Что-то министр стал присылать слишком много писем, — сказала Мурадеви. — Похоже на то, что он
хочет с вами встретиться. Ваша любовь вернулась ко мне, а он ненавидит меня по-прежнему. Мне кажется, он
решил писать письма, чтобы не приходить в мои покои.
— Ракшас пишет, — сказал раджа, — что ему мешают встретиться со мной и что с ним поступают
несправедливо.
— Поступают несправедливо? — удивилась Мурадеви. — Когда самому не хочется идти, всегда
мерещатся разные помехи. А чего он добивается?
— Он хочет еще раз встретиться со мной наедине, — ответил раджа. — Пишет, что речь пойдет о деле
государственной важности.
— Да ведь и прошлый раз как будто были государственные дела, — насмешливо сказала Мурадеви. — О
каком нападении он теперь собирается сообщить? Министр предан вам, повелитель, и мне кажется, что именно
поэтому, он всегда сомневался в вашей безопасности. Ведь он и меня подозревает, не так ли? И, по-моему,
подозревает очень сильно. Но почему? Впрочем, я не буду вмешиваться. Мое желание — быть всегда у ваших
ног, повелитель. Кроме вас, мне все безразлично. Пока вы верите мне, я спокойна и ничего не боюсь. Мне все
равно, что обо мне думают и говорят. Но все-таки, что же пишет министр?
— Так вот, он пишет, — ответил раджа, — что дело это государственной важности, и просит принять его
как можно скорее и выслушать. Ах, я без тебя не могу теперь прожить ни минуты, а тут эти бесконечные
заботы! Я ему говорил, что есть Сумалья и править можно от его имени, а я, как и полагается отцу взрослого
сына, оставляю дела государства. Но министр ни за что не соглашается с этим. Как же мне быть?
— Нехорошо, мой повелитель, — сказала Мурадеви, — если ваши подданные заметят, что вы не
заботитесь о государстве. Меня все станут ненавидеть. Никто не должен думать, что вы отказываетесь
обсуждать важные дела из-за того, что увлечены мною. Нужно пригласить Ракшаса и выслушать его.
— Да, наверно, опять какой-нибудь пустяк, — ответил раджа. — Но если и в самом деле что-нибудь
серьезное, почему бы не сообщить об этом в письме? Нет, я напишу ему, что…
— Нет, нет, не делайте этого, повелитель, — проговорила Мурадеви. — Даже если вам не хочется, все-