Час нетопыря
Шрифт:
Первым Фёдлер вызвал к себе полковника Шляфлера. Начальник канцелярии министра Граудера поначалу отговаривался множеством срочных заданий. Но Фёдлеру достаточно было повысить голос, и через шесть минут (Фёдлер это специально отметил, желая выяснить, не зашел ли Шляфлер по пути еще куда-нибудь) секретарша доложила о его прибытии.
Теперь начинается игра.
— Приветствую вас, полковник, — говорит Фёдлер своим «официальным» тоном, без обычного шутовства, характерного для его обращения с людьми, которыми он пренебрегает. — Хорошая погода сегодня. Что у вас нового?
— Я думал,
— Невысокое положение имеет ту особенность, что при благоприятном стечении обстоятельств может стать высоким, разумеется благодаря этой самой элите.
— Глубокая мысль, господин канцлер.
— Предлагаю закончить наш светский разговор. Сейчас не до шуток. Время бежит, происходят важные вещи, о которых вы знаете лучше меня.
— Никто в этой стране не знает больше, чем вы, господин канцлер.
— Это верно. Но ведь где-то и когда-то я это узнал. Хорошо. Что вы скажете, если я сейчас спрошу вас, как здоровье капитана Ламха и его жены Маргариты?
На лице Шляфлера не появляется даже намека на смущение или испуг. Это трудный противник. Или трудный и опасный партнер, если он таковым станет.
— Я скажу, — невозмутимо говорит Шляфлер, — что такой офицер мне неизвестен, а офицерские жены меня вообще не интересуют.
Фёдлер решает зайти с другой стороны.
— Почему покончил с собой генерал Зеверинг?
— Потому что был агентом противника.
— Военная контрразведка ничего про это не знает.
— Плохо работают, вот и все.
— Почему ваши люди в следственной группе мешают выяснению обстоятельств налета?
— У меня нет своих людей. Решение изменить состав следственной группы принял мой начальник, министр Граудер.
— Почему вы позволили сбежать за границу капитану Вибольду?
— Как вы сказали? Вибольд? Не помню этой фамилии. Ах, это командир батальона в 14-й дивизии? Не знаю. Не знаю ничего, кроме того, что сказано в уже представленных докладах.
Это первая ошибка Шляфлера. Фёдлер уже знает, что в дальнейшем беседа пойдет так, как он этого хочет. И вместе с тем как бы разочарован, что все идет так легко.
— У вас, полковник, поразительно короткая память для занимаемой вами должности, — с иронией и не скрывая удовлетворения говорит вице-канцлер. — Вы действительно не помните, что 14 февраля этого года целый час разговаривали с Вибольдом? Я не спрашиваю о подробностях, но не считайте меня наивным мальчуганом.
Шляфлер внезапно обмяк. Это видно даже по его лицу. Теперь он в руках Фёдлера. Откуда, черт побери, этот проклятый кабан знает про разговор с Вибольдом? Неужели Вибольд донес? Если да, еще не поздно взять его на аэродроме. А может, толстощекий адъютант обер-лейтенант Панек? Может, Фёдлер распорядился, минуя контрразведку и Ведомство по охране конституции, установить у него подслушивающее устройство?
— Чего вы от меня добиваетесь? — спрашивает Шляфлер. — Думается, я не готов обсуждать все детали.
— Обсуждение, господин полковник, совершенно излишне. Кажется, у вас в тайной организации это не принято. Скажите
— Думаю, что террористы.
— Кто именно?
— Мне кажется, это была «Группа М», которой командует этот… супертеррорист Челли.
— Выходит, они сами изготовили лазер и все те игрушки, которые понадобились для налета? Ваши люди, полковник, довольно медленно работают. Во втором рапорте Граудера упоминается какой-то сверхсекретный передатчик, пропавший с дивизионного склада как раз тогда, когда на дежурстве был ваш хороший знакомый капитан Вибольд. Неужели вы не могли свернуть шею тому, кто донес об этом Граудеру? Это сообщение лежит на письменном столе у Лютнера.
— О втором рапорте я ничего не знаю. Я знаком только с текстом первого.
— Значит, полковник, вас перехитрили. Ваши люди в следственной группе провалили дело. Тем лучше. У вас нет иного выхода, как действовать вместе со мной, поскольку вы непосредственно замешаны в налете на эту самую «шестерку».
Шляфлер сидит неподвижно и думает об одном: чего в действительности хочет Фёдлер? Известна его нелояльность по отношению к канцлеру. Известно, что он ни разу не воспользовался случаем, чтобы навредить тайной организации, хотя в открытую ее не поддерживал. Известно, что это человек беспощадный и страшно честолюбивый. Знает ли он, что Шляфлер формально возглавляет тайную организацию? И знает ли фамилию подлинного руководителя, постоянно проживающего в Виндхуке?
Но Фёдлер внезапно меняет тон, садится ближе к Шляфлеру и заводит разговор в почти дружеском тоне.
— Видите, Шляфлер, ситуация в стране за сегодняшнее утро резко изменилась. Сложилось совсем новое соотношение сил. И все говорит о том, что оно может измениться в европейском, а может быть, и в мировом масштабе. Такие люди, как вы и ваши коллеги, должны быстро сделать свой выбор. Но об этом позже. Скажите мне, но совершенно искренне и без недомолвок: как вы смотрите на действия террористов в нашей стране?
На минуту Шляфлер задумывается и приходит к выводу, что Фёдлер прав. С таким человеком не стоит играть в прятки.
— Те, кто похищает людей и подкладывает бомбы, — говорит полковник, — это банда ничего не стоящих выродков, у которых голова набита соломой. Они опасны для случайных прохожих и таких высокопоставленных лиц, которые не позаботились о надежной охране. Они не опасны для нашей системы, хотя сами убеждены в противном. Так себе, досадная мелочь. Под нашей системой я подразумеваю, разумеется, то, что существует в настоящее время. Но если взглянуть на явление терроризма глубже, не думаю, что оно настолько вредно, как представляется, например, канцлеру Лютнеру. На мой взгляд, нашей нации больше всего угрожают пассивность, изнеженность, отсутствие бдительности перед лицом угрозы извне. Деятельность террористов, оперирующих лозунгами революции и уничтожения буржуазного, как они говорят, государства, вносит в общественную жизнь полезный элемент отрезвления, уважения к людям в мундирах, стремления к порядку, а также чувство общности национальных целей. Поэтому я бы лично сожалел, если бы в Федеративной Республике в живых не осталось ни одного террориста.