Часть той силы
Шрифт:
– Почему я вообще должен это делать?
– Потому что они тебя об этом просят.
– Но я не хочу их выпускать.
– Ты должен. Это единственный выход для тебя.
– И все-таки, кто это? Птицы или звери?
– Это не животные и не птицы. Дело в том, что сейчас мы с тобой видим разных созданий: ты одних, я других. Ты больше, я меньше. А на самом деле за решеткой нет никого. Там только пустота.
– Никого? Но я их ясно вижу, – возразил Ложкин. – Вот они.
– Их видят твои глаза, вот и все. А видят потому, что эти цветные создания – части тебя самого.
– Части меня?
– Части
– А если я выпущу всех?
– Тогда ты сойдешь с ума, превратишься в животное в человеческом теле.
– Зачем мне это нужно?
– Понимаешь, – продолжил дед с интонацией бесконечного терпения, – ты, такой как ты есть сейчас, совершенно не годишься для тех дел, которые нам предстоит совершить. Ты слишком слаб и закомплексован. Не спорю, ты стал гораздо сильнее и жестче после того, как я предложил тебе жало сморва; моя терапия сработала. Но этого недостаточно. Ты все еще остаешься слишком много рефлексирующей нюней, ты не можешь принимать жесткие решения, ты еще больше баба, чем воин. Ты мыслишь абстракциями и не видишь того, что под ногами. Ты умен и имеешь отличное воображение, это хорошо, но этого недостаточно. Кроме ума, тебе еще нужна сила и разумная безжалостность. Не бессмысленная жестокость, нет, а просто умение добиться своего, не смотря ни на что.
– Я должен стать таким, как вы? – догадался Ложкин.
– Вот именно. Пока что ты мой родственник лишь по крови, но не по духу. После того, как ты откроешь эту клетку, и несколько разноцветных существ взлетят в небо, чтобы раствориться в нем навсегда, ты станешь моим соратником. А пока что ты можешь быть только моим рабом, в лучшем случае.
– Они выглядят отвратительно, – сказал Ложкин.
– Ну а как же еще они должны выглядеть? Это ведь далеко не лучшие части твоей души: это те демоны, которых ты держишь в самых глубоких подземельях. Позволь им выйти на свободу. Когда я сделал это сорок семь лет назад, я ощутил такое счастье, о котором даже не могу тебе рассказать. Как будто на мне всю жизнь лежали каменные глыбы, они давили меня и, наконец, они свалились. Это не передать словами.
Ложкин протянул палец сквозь серебряные прутья, и один из демонов сразу же впился в палец клыками. Боли, впрочем, не было.
Он с трудом выдернул палец. Кожа оставалась целой.
– Нет, – ответил Ложкин.
– Что значит "нет"? – удивился дед.
– Я не стану их выпускать.
– Ничего не выйдет. Если ты не выпустишь их, ты умрешь.
– Почему?
– Потому что тебя убьет та спора, которая прилипла к твоей руке.
– Но вы же сказали, что поможете от нее избавиться!
– Да, помогу, но только если ты откроешь клетку. Ты же меня знаешь: я не хочу тебя убивать, но я позволю тебе умереть, если это нужно для дела. Как бы ты не умолял меня, я не изменю свое решение. Такой, как ты есть сейчас, ты мне не нужен. Таких я выкуриваю пачками и глотаю на завтрак. Такие валяются на каждой улице. Такие как ты – это просто мусор. Поэтому я позволяю тебе стать другим. Просто позволяю. Это большая милость с моей стороны. И ты не сможешь отказаться от этой милости, мой малыш. Открывай клетку, или спора убьет тебя.
– Я могу подумать?
– Нет. Тебе не нужно думать.
– Я отказываюсь, – сказал Ложкин и сразу же получил такой удар под ребра, что полетел в траву и несколько минут не мог отдышаться. Дед встал над ним; он стоял, потирая кулак.
– Вставай!
Ложкин встал. Ему все еще было тяжело дышать.
– Для начала разик слева, – сказал дед. – Но это так, разминка. Ты думаешь, что я не могу тебя заставить?
– Не можете, – ответил Ложкин и снова свалился от удара в пах.
– Это было уже лучше, – сказал дед, – но это тоже была разминка. Если хочешь ощутить настоящую боль, то откажись еще раз. Знаешь, что я сделаю? Я ударю по споре, которая у тебя на руке. Это будет такая боль, которую терпеть невозможно. В человеческом теле нет такой силы, чтобы терпеть эту боль, – верь мне, это много раз проверено. Ты все равно согласишься, позже или раньше. Просто будешь дольше мучиться. Лучше согласиться сразу.
– Вы не сделаете этого, – сказал Ложкин.
– Ты думаешь, что я тебя пожалею?
– Нет, – ответил Ложкин. – Вы не умеете жалеть. Вы не сделаете этого из-за тучи. Мы в лесу, а она рядом, и она рано или поздно почувствует мою боль. Она придет.
– Черт бы тебя побрал! Хорошо мыслишь, хоть и дурак, – сказал дед. – Ты оказался сильнее, чем я думал. Я ошибся. Как говорил один человек, опираться можно лишь на то, что оказывает сопротивление. В этом смысле ты мне еще пригодишься. Я подарю тебе жизнь, но запомни, у меня больше нет внука. С этого момента между нами никаких родственных связей. Я оставлю тебе жизнь еще и потому, что ты мне нужен; ты должен сделать для меня кое-что.
– Что именно?
– Да так, мелочи. Убить брызгуна.
В этот момент воздух над поляной заискрился, потемнел и свернулся в знакомую Ложкину фигуру гомосексуального дьявола. Существо в плаще плотоядно раздвинуло красные губы.
– Кого мне брать? – спросил дьявол.
– Никого. Убирайся отсюда!
– Тогда не надо было меня вызывать. Вы ведь сказали: "черт бы тебя побрал!" В следующий раз выбирайте выражения. Не пользуйтесь моими услугами, если вы не в состоянии овладеть технологией.
63. Овладеть технологией…
Овладеть технологией было и просто и сложно одновременно. Это была проблема мартышки, которая забралась в кабину грузовика. В принципе, мартышка может выполнить любое действие, нужное, чтобы грузовик сдвинулся с места; ей не составит труда куда-то нажать и что-то повернуть, но она не может этого сделать. Потому что она мартышка, и мыслит, как мартышка. Именно этой мартышкой и чувствовал себя Ложкин. Однако, кое-что ему все же удалось.
К вечеру они вернулись домой. Дед выглядел усталым, а Ложкин едва тащил ноги; дед шел впереди; и когда он спустился на несколько ступенек, Ложкин обернулся и запер дверь за собой.