Чекистские были
Шрифт:
АГЕНТ ИНДОЕВРОПЕЙСКОГО ТЕЛЕГРАФА
Апрель 1929 года. Беззвездная ночь. Легкий ветер гонит волны на пологий галечный пляж. С тихим шорохом скатываются мелкие камешки за убегающей волной.
В сторону Сухуми прошел дозорный катер пограничной охраны. Едва его фосфоресцирующий след растаял вдали и заглох хрипловатый выхлоп мотора, как в трех кабельтовых от берега из воды высунулся перископ подводной лодки. Его стеклянный глаз вращался по кругу, осматривая берег и море. Потом показалась невысокая рубка лодки. Быстро откинулась крышка люка, и три человека вылезли на мостик. В большие ночные бинокли они всматривались в берег и море.
На шоссе, у автобусной остановки, на столбе горел электрический фонарь, а правее, выше, на горном склоне, где начинались монастырские постройки, светилось окно в домике привратника. Для подводной лодки, прокравшейся к берегу, два этих огня были знаками к условленному месту встречи.
В кабельтове от берега лодка остановилась.
Шел третий час ночи.
На мостике дважды блеснул зеленый огонек, и тотчас, как светлячки, таких же два зеленых огонька вспыхнули в кустах на берегу. И вслед за тем из-за большого камня, что лежал у кустов на краю пляжа, появился человек. Неизвестный быстро скинул одежду, смазал тело жиром, надул насосем автомобильную камеру и по-пластунски пополз к воде. Он вошел в море, далеко забросил насос и с камерой, надетой под мышки, быстро поплыл к подводной лодке.
Приплывший произнес пароль, из переданной ему бутылки сделал несколько глотков рома и, все еще содрогаясь от озноба, быстро сказал, что братья Эмухвари убиты в стычке с чекистами, их сподвижники выявлены и арестованы… Больше никто не придет на встречу с подводной лодкой.
Человек сделал еще два глотка рома и пустился в обратный путь к берегу. Почувствовав под ногами дно, остановился, прислушиваясь. Затем, выпустив воздух из камеры, пробежал до кустов, к светлому камню, быстро оделся. Его настороженный слух уловил в отдалении мерный хруст гальки под чьими-то шагами.
Два пограничника, один за другим, прошли по пляжу. Их шаги слились с шумом наката. Человек, притаившийся в кустах, выждал еще несколько минут, вышел на шоссе и, пройдя с сотню шагов, свернул на дорожку, поднимавшуюся к дому привратника, в котором по-прежнему ярко светилось окно.
У дома он осмотрелся и тихо постучал в окно.
— Кто там? — раздался старческий голос за дверью.
— Свои, отец Пафнутий…
Дверь тотчас открылась. Приглядевшись к стоящему за дверью человеку, Пафнутий удивленно спросил:
— Никак Алексей Авдонин? Откуда? Где пропадал?
Увидев в комнате еще одного человека, тоже старика, пришелец приложил палец к губам.
— Отец, тут недалече у меня спустила камера, а сменки нет. Ночью чинить несподручно… Зашел к тебе отдохнуть до утра…
— Проходи, проходи… А ты, Нифонт, иди с богом.
— И то, брат Пафнутий, засиделся я у тебя… пойду. — И старик направился к двери, обходя незнакомца, кланяясь ему и улыбаясь.
На безмолвный вопрос пришедшего привратник сказал:
— Нифонт из наших бывших монасей, придурковатый, признал антихристову власть, служит теперь у них в совхозе рыбаком, живет там, на берегу, в лодочном сарае, жалованье получает, паек… Восьмой десяток пошел ему. Вот рыбки принес мне…
Ночной посетитель слушал внимательно. Он покосился на входную дверь, приоткрыл ее и выглянул наружу в ночную темень. На белевшей дорожке, ведущей вниз к шоссе, уже никого не было.
— Отец Иосаф предупреждал тебя обо мне?
— Как же, говорил, придет к тебе человек, прими. Но никак не ждал тебя… Кажись, года четыре аль пять, как пропал ты отседова. Где тебя носило?
— Носило, — неопределенно ответил пришелец. — Вот пришел и не пришел! Понятно?
— А как же, не впервой, не сумлевайся. Отцу Иосафу сказать?
— Если спросит. Подбрось угля в печку, озяб я. Обогреюсь и уйду.
В начале четвертого ночной посетитель спустился на пустынное шоссе, прошел с полкилометра в сторону Гудаут. За полосой кустов и редким рядом тополей вплотную к ним стоял лодочный навес с пристроенной к нему маленькой хибаркой. В ней жил старик Нифонт. Из трубы струился дымок. Старик топил печку. Сквозь подслеповатое окошко с мутным, давно не мытым стеклом было видно, что сидит он на корточках у открытой дверцы топки. Бросив быстрый взгляд вокруг, человек поднял пистолет, прицелился и нажал, на гашетку. Негромкий звук выстрела, скорее похожий на свист при ударе хлыстом, слился со звоном разбитого стекла. Стрелявший увидел, как старик повалился навзничь. «Готов!» — прошептал он и не спеша вышел на пустынное в этот ранний час шоссе, зашагал в сторону Сухуми.
К семи часам утра он уже был в городе.
Почувствовав тупой удар в плечо, Нифонт повалился на пол. Но, когда услыхал груст гальки под шагами убегавшего человека, поднялся, ощупал начинавшее неметь плечо, увидел кровь и понял, что ранен.
«Уж не гость ли Пафнутия угостил меня? Должно быть, он. Кому ж еще», — думал Нифонт.
Плечо болело, начинало опухать, но крови было мало, и отверстие, куда вошла пуля, было небольшим, как если бы кто ранил его большим гвоздем. Нифонт подвигал рукой, покрутил, ощупал со всех сторон и выходного отверстия не нашел.
Обвязав мокрой тряпицей распухающее плечо, Нифонт лег под окном на пол. Стрелявший мог вернуться, затаиться в темноте. Нужно было ждать утра. Лежал тихо, прислушиваясь к звукам снаружи.
Рассвет наступал быстро.
Нифонт поднялся и вышел на шоссе. Из-за поворота показалась грузовая машина. Знакомый шофер, узнав его, затормозил.
— Здорово, батя, в город собрался?
— Подвези до базара.
Рядом с шофером в кабине сидела женщина, и старик, ухватившись здоровой рукой за борт, залез в кузов и лег там среди каких-то тюков.
На базаре он слез. Было еще рано. Потолкался в толпе, выпил крепкого чая в чайной и к девяти часам был в погранотряде. Зайдя в комендатуру, он попросил дежурного позвонить Паршину, оперативному уполномоченному, который, приезжая в Новый Афон, всегда встречался с ним.
Паршин спустился в комендатуру.
Старик был очень бледен и едва стоял на ногах.
— Что с вами, Нифонт Фадеевнч?
— Ночью кто-то стрельнул в меня через окно, — ответил Нифонт и в изнеможении опустился на скамью.