Чекистские были
Шрифт:
Мы опечатали двери, закрыли ставни на окнах, залили горевшие в плите дрова и вышли из дома. Арестованных рассадили в машине: Усову рядом с шофером, а Авдонина между собой на заднее сиденье, не забыли захватить овчарку, на которую надели намордник. Приехав в ГПУ, мы сдали арестованных в комендатуру. Собаку же пришлось везти в питомник пограничного отряда. Со всеми этими делами мы провозились долго, порядком устали, были голодны и едва успели к десяти часам вечера забежать в столовую, чтобы наспех поужинать.
Осипов, узнав, что Авдонин был именно тем, кого мы безуспешно разыскивали, сказал:
— Не завалите дело в процессе следствия. Продумайте план допроса, сперва займитесь Усовой.
На следующее утро я спросил
— Авдонин занимается стрелковым спортом? Для чего у него такой пистолет?
— Стрелковым спортом, говоришь? Навряд ли. У него боевое оружие для каких-то определенных целей. Патрон такой же, как у мелкокалиберной винтовки. Им можно убить кого хочешь, особенно если стрелять с близкого расстояния.
Валентин замолчал, прищурился, стараясь что-то вспомнить, а затем стукнул себя ладонью по лбу, стал с лихорадочной поспешностью перелистывать папку с материалами.
— Смотри, здесь написано, что старик Нифонт был ранен из мелкокалиберного оружия! Так, так… Вот для чего у этого молодца был мелкокалиберный пистолет. Оружие как будто бы и спортивное, но вместе с тем убойное и стреляет почти бесшумно!..
Начали мы с того, что разобрали содержимое шкатулки, отобранной у Анастасии Усовой. В ней были старые письма, главным образом переписка с покойным мужем, когда он еще был на фронте в период первой мировой войны, несколько незначительных по содержанию писем от отца и матери Ксении за 1914–1928 годы. Большой интерес представили фотографии, вернее, две из них. На одной, датированной мартом 1919 года, были сфотографированы двое военных — офицер и солдат. Офицером был умерший в 1922 году муж Усовой, а в солдате нетрудно было узнать Алексея Авдонина. Кроме обычного для близких родственников посвящения, на обратной стороне фотографии указывалось место, где она была сделана или откуда была прислана. Этим местом был город Салоники в Греции. На второй карточке был Алексей Авдонин, сделавший короткую надпись: «Верному другу моего друга и покровителя. Алексей Авдеев. Май 1921 года. Тифлис».
Фотографии заинтересовали нас. Возникали, по крайней мере, три вопроса, требовавшие убедительных ответов и, как нам казалось, имевших существенное значение для следствия: что связывало в царской армии офицера в чине капитана с рядовым солдатом? Почему они оба оказались во время войны за границей, в Греции? Почему на фотографии восьмилетней давности вместо фамилии Авдонин стоит фамилия Авдеев?
Итак, Алексей Авдеев (он же Авдонин) был ночным гостем Пафнутия. У него при аресте был обнаружен мелкокалиберный пистолет иностранного производства. Старик Нифонт, как показывала извлеченная из его плеча пуля, мог быть ранен только из такого оружия. Намерение убить старика могло быть вызвано только желанием избавиться от свидетеля своего ночного появления в Новом Афоне у привратника, тесно связанного с бывшим настоятелем монастыря Иосафом: а Иосаф в Абхазском ГПУ значился как агент английской разведки.
Мы оба были убеждены, что Авдонин покончил бы с Болквадзе, если бы тому удалось успешно перебросить Ксению в Турцию и вернуться в Чакву.
Исходя из этих соображений, мы решили вторым допросить Султана Болквадзе.
— Где вы встречались с Авдониным? — начал Ще-котихин.
— У себя на кукурузном участке.
— Почему там, а не в доме?
— Я предлагал ему зайти, выпить стакан вина и все обсудить, но он отказался, дескать, нас вместе никто не должен видеть, даже моя жена и дети.
— А на участке?
— Участок за окраиной Чаквы, невдалеке от моря, зарос кукурузой.
— А если бы Авдонин вас там убил, тоже никто не увидел бы? — неожиданно задал вопрос Щекотихин.
Болквадзе обеими руками закрыл рот и с испугом смотрел на нас:
— Зачем убил?
— Затем, что вы ему больше не нужны. Сделал дело, а свидетеля
Болквадзе обхватил голову руками, застонал, покачиваясь из стороны в сторону. Он был потрясен. Затем рассказал, что с Авдониным его познакомила Усова, которой он когда-то сбывал контрабандные веши, а позже, весной, работал у нее в саду, окучивал деревья, чинил ограду. На переброску Ксении он согласился, прельстившись возможностью хорошо заработать на этом деле.
Учитывая его откровенные показания, неграмотность, местное происхождение, мы решили в отношении его также ограничиться предложением об условном осуждении. Хотя я и предлагал сделать такое заключение, но не очень был уверен, что все члены особого совещания согласятся со мной. Тогда и во все последующие годы работы в органах я помнил слова В. И. Ленина, сказанные им в речи на четвертой конференции губернских чрезвычайных комиссий 6 февраля 1920 года: «…мы должны учитывать новый переход от войны к миру, понемногу изменяя тактику, изменяя характер репрессий». Теперь, когда война отошла на несколько лет назад, чекист не должен на всех оступившихся и заблуждающихся смотреть холодными глазами, хотя мы обязаны сохранять и боевую готовность.
Константин Осипов, внимательно, но вместе с тем деликатно наблюдавший за нашими действиями, указал нам на Алексея Авдонина как на основную фигуру начатого нами дела. Он предупредил, что допрашивать такого человека будет не просто и уж никак нельзя дать Авдонину возможность свести свою роль к переброске Ксении за кордон. Предстояло выявить более серьезно его преступления.
— Не спешите с допросами. Пусть Авдонин будет последним из допрашиваемых. Начните с Усовой, — закончил свои наставления Осипов.
И вот Анастасия Усова, сероглазая шатенка с хорошо ухоженным лицом, сидела перед нами. Она выглядела моложе своих 38 лет. Держалась спокойно, с ответами не спешила, обдумывая каждое свое слово.
Мы предложили ей рассказать свою биографию.
Не спеша она говорила о том, кто ее родители, где она училась и как в 1912 году, живя в Москве, вышла замуж за молодого офицера Владимира Усова, уроженца большого села Каменка бывшей Тамбовской губернии. Когда началась война 1914 года, муж ушел на фронт. В 1916 году он был ранен и после лечения явился к воинскому начальнику в Тамбов, получил назначе-ние командиром батальона во вновь формируемую стрелковую бригаду, которая в марте 1917 года была отправлена в помощь союзникам за границу, в Салоники. В Россию Усов вернулся в начале 1919 года и сразу же вступил в армию Деникина, получив чин подполковника и назначение в военную миссию деникинской армии в Грузии, в то время находившуюся под властью грузинских меньшевиков и оккупированную английскими войсками. В задачу этой миссии входила мобилизация русских офицеров, главным образом из числа воевавших на турецком фронте и по разным причинам оставшихся в Закавказье, а также закупка и отправка из черноморских портов в Крым для армии Деникина, а позже Врангеля нефтепродуктов и продовольствия. Собственно, Владимир Усов, если верить словам Анастасии, занимался снабженческими делами, а поэтому семья, и жила в Батуми.
Усов тяжело болел тропической малярией, в то время распространенной на побережье, в 1922 году он умер, оставив жене дачу с мандариновым садом в Махинджаури.
— На какие средства куплена дача? — спросил я.
— У мужа были средства… — неуверенно ответила Усова.
— Средства, говорите? Хорошо. Допустим. Объясните происхождение этих средств и в чем конкретно они выражались. Только не вздумайте уверять нас, что это были бумажные деньги, царские кредитки, керенки и тому подобное. В 1921 году, когда вы покупали дачу, эти деньги уже не имели никакой ценности. Какими бы способами ваш покойный муж ни приобрел эти средства, вы за них не несете никакой ответственности, — сказал Щекотихин.