Человечество: История. Религия. Культура Древний Рим
Шрифт:
На следующий день они, как только протрубили трубы, первыми в полной готовности собрались у палатки командующего. По восходе солнца Гракх вывел их в боевом строю; не собирались откладывать сражения и враги. У них было 17 тысяч пехоты (преимущественно бруттийцы и луканцы) и 1200 всадников, почти все мавры, а затем нумидийцы; италийцев было совсем мало. Сражались упорно и долго. В течение четырех часов сражение оставалось нерешенным. Победе римлян больше всего мешало обещание свободы за голову врага: храбрец, убивший врага, во-первых, терял время, отрезая голову в суматохе и беспорядке боя; а затем правая рука у него была занята этой головой и он не мог проявить себя в полной мере; воевать предоставлялось вялым трусам. Военные трибуны доложили Гракху: никто не нападает на врага, стоящего на ногах, воины, будто палачи, кромсают лежащих и отрубают им головы, не мечи у них в руках – человеческие головы. Гракх немедленно приказал бросить головы и ринуться на врага: доблесть солдат очевидна и замечательна; таких удальцов несомненно ждет свобода. Сражение возобновилось; на врага выпустили конницу. Нумидийцы не дрогнули; у всадников и у пехотинцев завязался жаркий бой; исход сражения опять стал сомнительным. Гракх наконец объявил: если в этот день враг не будет разбит и обращен в бегство, то нечего и надеяться на свободу.
Слова эти воспламенили воинов: с криком, словно став другими людьми, они с такой силой ударили по врагу, что выдержать этот натиск было невозможно. Сначала передовые карфагеняне, а за ними и вторая линия не выдержали; дрогнуло и обратилось в бегство все войско; беглецы, не помня себя от страха, бросились в лагерь; и ни в воротах, ни на валу никто не подумал сопротивляться; римляне, следовавшие за ними, возобновили сражение в кольце неприятельского вала. Чем труднее было сражаться в тесноте, тем более жестокой была бойня. На помощь пришли и пленные: захватив в суматохе оружие и сбившись гурьбой, они избивали карфагенян, нападая с тыла и не давая убежать. Из целого войска спаслись сам вождь и меньше 2 тысяч человек (в большинстве всадники). Все остальные были перебиты или взяты в плен. Победителей пало около 2 тысяч. Солдаты, нагруженные добычей, вернулись в лагерь, но около 4 тысяч рабов-добровольцев, которые сражались кое-как и не ворвались в лагерь одновременно с другими, боясь наказания, заняли холм недалеко от лагеря. На следующий день военные трибуны свели их вниз, как раз когда Гракх собрал солдатскую сходку. Проконсул прежде всего наградил старых солдат сообразно их доблестному поведению и заслугам в последнем бою; что же касается добровольцев, то он всех их объявил свободными. В ответ поднялся громкий радостный крик: люди обнимались и поздравляли друг друга, воздевали руки к небу; желали всяческих благ римскому государству и самому Гракху. Гракх прервал их: «Прежде чем вы все не получили права, сравнявшие вас с остальными гражданами благодаря мне, я не хотел разбираться, кто из вас хороший солдат, а кто трус; теперь, когда государство свое обещание выполнило, нельзя, чтобы исчезла всякая разница между доблестью и трусостью. Я прикажу принести мне списки всех, кто, помня, что предстоит битва, от нее уклонился и сбежал перед самым боем, вызову каждого поодиночке и, если он клятвенно не заверит, что не явился, потому что был болен, заставлю до конца его службы есть и пить не иначе как стоя. Не возмущайтесь: сообразите, что легче наказать вашу трусость нельзя».
29) Третья попытка Ганнибала захватить Нолу
Пока это происходило в Беневенте, Ганнибал, опустошив Неаполитанскую область, двинулся к Ноле. Консул Марцелл, узнав о его приближении, призвал пропретора Помпония с войском, стоявшем в лагере над Свессулой и приготовился идти навстречу врагу. В ночной тишине он выпустил легата Гая Клавдия Нерона с отборной конницей через ворота, противоположные стороне, откуда должен был появиться Ганнибал, велел ему обойти врага, незаметно издали следовать за ним и кинуться на него, увидев, что сражение началось. Неизвестно, почему Нерон не исполнил приказа: заблудился ли, не рассчитал ли времени. Сражение началось без него; превосходство римлян было несомненно, но, так как конница своевременно не прибыла, план сражения нарушился. Марцелл не рискнул преследовать отступавших и дал своим, победившим, приказ отступать. Ливий пишет, что в этот день было все-таки убито больше 2 тысяч врагов; римлян пало меньше 400 человек. К заходу солнца вернулся Нерон, напрасно истомив за сутки людей и лошадей и не увидев даже врага. Консул накинулся на него: по его вине не отомстили как следует за Канны. На следующий день римляне вышли в боевом строю; карфагеняне, молчаливо признавая свое поражение, оставались в лагере. На третий день, отчаявшись овладеть Нолой (все попытки были неудачны), Ганнибал отправился к Таренту, вполне уверенный в передаче ему города.
30) Взятие Казилина
Консул Квинт Фабий стоял лагерем под Казилином, который удерживали две тысячи кампанцев и семьсот Ганнибаловых солдат. Он послал к коллеге в Нолу. Получив это известие, Марцелл, оставив две тысячи солдат защищать Нолу, с остальным войском прибыл под Казилин. Теперь Казилин осаждали два консула; римские воины подходили к его стенам, не остерегаясь, и отходили назад израненные, ни в чем не успев. Фабий решил оставить Казилин: осада его была трудной и труда не стоила; между тем дела более важные настоятельно требовали заняться ими. Но Марцелл удержал Фабия: нельзя уходить, не завершив начатого. Стали подвозить навесы и разные стенобойные машины; кампанцы просили Фабия позволить им спокойно уйти в Капую. Когда немногие вышли, Марцелл неожиданно стал в воротах; его воины убивали всех, кто подвернется: сначала оказавшихся у ворот, затем, когда ворвались в город, находившихся внутри. Человек 50 кампанцев, успевших выйти, кинулись к Фабию и под его охраной пришли в Капую. Пока тянулись переговоры об условиях, на которых Казилин будет сдан, город нечаянно-негаданно был взят. Пленных кампанцев и оказавшихся в городе Ганнибаловых воинов отправили в Рим и заключили в тюрьму; горожан взяли под стражу, распределив по соседним городам.
31) Военный переворот в Сиракузах
Сразу же после убийства Гиеронима солдаты в Леонтинах подняли мятеж и свирепо орали, что поминки по царю следует справить кровью заговорщиков. Потом частые упоминания о восстановленной свободе (сладкое для слуха слово) и надежда на щедрые раздачи из царской казны несколько умерили их недовольство.
Назначен был день выборов. Никто не ожидал, что кто-то в крайних рядах назовет Эпикида, а кто-то – Гиппократа. Единодушие объяснялось тем, что участие в собрании принимали не только граждане, но и солдатская толпа, в которую затесалось много перебежчиков, желавших переворота.
Через несколько дней из Леонтин явились послы просить об охране их земли. Архонту Гиппократу было велено взять с собой перебежчиков; с ним пошло много наемников из вспомогательных войск, из которых составился отряд в 4 тысячи человек.
Гиппократ стал опустошать земли, пограничные с римской провинцией, сначала совершая свои набеги тайком. Когда же претор Аппий Клавдий Пульхр (которому была отдана под управление римская Сицилия) послал солдат для охраны союзнических владений, Гиппократ со всеми своими силами напал на римский лагерь, находившийся напротив; убитых было много. Когда об этом донесли консулу Марцеллу, он отправил в Сиракузы послов сказать, что мирный договор будет нарушаться и поводов к войне всегда хватит, пока Гиппократа и Эпикида не удалят прочь не только от Сиракуз, но и от Сицилии вообще. Эпикид сам отправился в Леонтины и начал возмущать их против сиракузян. Толпу убедили быстро; послам сиракузян, которые жаловались на то, что римские солдаты перебиты на стоянке, и требовали, чтобы Гиппократ и Эпикид уходили в Локры и вообще, куда им угодно, только бы прочь из Сицилии, свирепо ответили, что леонтинцы не поручали сиракузянам заключать мир с римлянами. Сиракузяне донесли римлянам: леонтины не желают повиноваться; договор не будет нарушен, если римляне начнут с ними войну, в которой и Сиракузы будут участвовать, но с условием: пусть по мирному договору Леонтины будут подчинены Сиракузам.
Марцелл со всем войском отправился к Леонтинам, предложив Аппию напасть с другой стороны; он воспользовался настроением солдат, негодовавших на то, что товарищи их перебиты на стоянке во время переговоров об условиях мира. Город был взят с ходу. Гиппократ и Эпикид, видя, что стены захвачены, а городские ворота разломаны, укрылись с малым отрядом в крепости, а ночью тайком убежали в Гербез. Когда этот город был осажден сиракузскими наемниками, Гиппократ и Эпикид решили вручить свою судьбу в руки воинов. На их счастье среди осаждающих оказался отряд критян, который служил под их началом при Гиерониме. Гиппократ, видя, что те склонны ко всякого рода подозрениям, воспользовался хитростью – прочитал солдатам будто бы перехваченное письмо: «Сиракузские архонты консулу Марцеллу». За обычным приветствием далее говорилось, что все солдаты-наемники друг друга стоят, и в Сиракузах покоя не будет, пока какие-нибудь чужеземцы из вспомогательных отрядов останутся там или в сиракузском войске. Поэтому пусть он постарается захватить тех, что вместе с сиракузскими архонтами стоят лагерем под Мегарами; казнив их, он наконец освободит Сиракузы. Когда это письмо было прочитано, все с криком схватились за оружие.
Взбунтовав наемников, Гиппократ и Эпикид двинулись во главе них на Сиракузы и легко овладели городом, так как атака оказалась совершенно неожиданной. Большинство архонтов, кроме тех, что успели скрыться, были перебиты. На следующий день победители освободили рабов, выпустили сидевших в тюрьме преступников, и вся эта разношерстная толпа выбрала в архонты Гиппократа и Эпикида. Таким образом Сиракузы, которым на краткий миг блеснула было свобода, вновь вернулись в старое рабство.
32) Марцелл осаждает Сиракузы. Машины Архимеда
Когда Марцеллу сообщили о совершившемся перевороте, римский лагерь передвинули от Леонтин к Сиракузам. Город был осажден с моря и с суши. Начатая с великим рвением осада, пишет Ливий, скорей всего увенчалась бы скорым успехом, если бы не один человек, который жил в те времена в Сиракузах. Это был Архимед, удивительный создатель разного рода военных орудий, которыми он легко, словно играючи, уничтожал плоды тяжких трудов неприятеля. На стене, шедшей по холмам разной высоты, по большей части высоким и труднодоступным, но кое-где понижающимся и в ложбинах переходимых, он в подходящих местах разместил разные машины. Стену Ахрадины (центрального района Сиракуз, где размещалась главная городская площадь), которую омывало море, Марцелл осаждал с шестьюдесятью квинкверемами. Квинкверемы ставили по две вплотную, борт к борту (весла с этой стороны убирали), и они шли, как один корабль, на веслах, оставленных с другого борта; на этом двойном корабле ставили башни в несколько этажей и стенобитные машины. Чтобы бороться с такими кораблями, Архимед разместил по стенам машины, которые метали в суда, стоящие поодаль, камни огромной тяжести; стоявшие поближе он осыпал дождем более мелких; чтобы поражать врага, не подвергая себя опасности, он пробил всю стену сверху донизу множеством отверстий шириною в локоть; через эти отверстия сиракузяне, оставаясь невидимыми неприятелю, стреляли из луков и небольших скорпионов. Некоторые корабли подходили ближе, чтобы оказаться вне обстрела камнями; им на палубу подъемным рычагом, укреплявшимся над стеной, бросали железную лапу на крепкой цепи; захватив нос корабля, лапа вздымалась вверх с помощью очень тяжелого свинцового противовеса – и вот: корабль вздымался стоймя с задранным носом; внезапно цепь отпускали, и корабль с перепуганными моряками, падая как со стены, с такой силой ударялся о воду, что даже если он падал не перевертываясь, все равно заливался водой.
Таким образом, взять город с моря не удалось; оставалась одна надежда – бросить все силы на осаду с суши. Но и с этой стороны город был оснащен всеми видами метательных машин – благодаря долголетним затратам и заботам Гиерона, равно как несравненному искусству Архимеда. Сама природа помогала обороняющимся: скала, на которой лежат основания стен, была в значительной части наклонена и на врага обрушивались камни не только посланные машиной, но и скатывавшиеся от собственной тяжести; поэтому подойти к стене было трудно, а взбираться опасно. Посоветовавшись, римские военачальники решили: держать город в осаде и препятствовать подвозу продовольствия с суши и с моря.