Человек из-за Полярного круга
Шрифт:
Михаил запомнил Кольку Пензева. К нему чаще всего обращались парни.
На пороге появился Первухин. За ним в обогревалку втерлось несколько человек монтажников, по-видимому с ночной смены. Они здоровались со всеми за руку и протискивались к печке. Первухин снял шапку, монтажники расступились. Он бросил свою шапку на чертежи, вынул из кармана платок и громко высморкался. В будке сразу стало тихо. Он спрятал платок и, ни к кому не обращаясь, сказал:
— Слыхали, Кеннеди убили? Кокнули президента и — Вася не чешись. Во! у капиталистов… А вот ты, Прокопий, запорол балку, — повернулся Первухин к столу. — Пензев, ты размечал?
— Я, — сказал Колька Пензев. — Мела нет, а что этой сухой штукатуркой — бензорезчик дунул и сдул разметку…
— На суде будешь оправдываться, — отрезал бригадир. — Михаил, ты взял чертилку?
Михаил Логинов не сразу понял, что Первухин обращается к нему.
— Тебя спрашиваю, Логинов. Что, приехал к теще на блины? Взял, говорю, или нет?
Михаил на всякий случай действительно взял чертилку, достал утром из чемодана и сунул за голенище.
— Да мне не надо, — сказал бригадир. — Держи при себе. Ребята, это наш новый монтажник, товарищ наш. Я еще сам не знаю, что он умеет делать, но как видите…
Теперь уж все, словно только сейчас заметили, открыто уставились на Михаила. Михаил хоть и не Аполлон, но роста выше среднего, ладно скроен.
— Ничего вроде, — сказал кто-то.
— Жилистый.
У Михаила глаза большие, темные, длинные, и от этого казалось, что он чуть косит.
— Ну, раз глазастый и чертилка есть, может, доверим разметку? Чертежи читаешь? — спросил бригадир.
Михаил помедлил с ответом.
— Посмотреть надо, какой точности.
Михаил подходит к столу и оглаживает чертеж.
— Ну, это мы поглядим, — и Первухин выразительно постучал по циферблату.
Будка сразу пришла в движение. Через минуту-две обогревалка опустела, убавились на столе и чертежи. Михаил, как стоял, так и остался стоять, только к стенке привалился, чтобы не мешать парням выносить шланги, электроды, инструмент. За столом остались и те трое, что пришли с бригадиром. Первухин свою шапку со стола перекинул на скамейку и сел за стол. Щупленький, незаметный парень развернул перед бригадиром чертеж и, став коленями на лавку, начал чего-то доказывать бригадиру, то и дело тыкая в чертеж пальцем.
— Ты, Дошлый, брось мне, — басил Первухин. — А это куда дел? Здесь же показано, пластина на ребро приваривается, а ты ее как присобачил? Теперь хоть зубами откусывай… Ты мне, Дошлый, не доказывай.
Михаил подумал, какая меткая у парня фамилия, как раз по нему. Действительно, какой-то дошлый.
— А что мне доказывать? — встал Дошлый. — На, смотри, — ткнул он свой чертеж бригадиру. — На моем чертеже так, по чертежу и сварил.
— Слушай, Пронька, а у тебя своя голова на что?! Неужели ты не мог сообразить, что только на ребро пластина будет работать. Ну, спросил бы, что у тебя язык Дашка отъела?
— Кобыла тут ни при чем, пусть технари документацию дают как положено. Ты тоже, бугор, когда брал, куда смотрел? — обиделся Дошлый.
— Ну, ладно, Прокопий, — смирился Первухин. — Останься, переделай, кто за тебя будет? Вон Мишку возьми. Иди сюда, Михаил, — позвал Первухин Логинова.
Михаил подошел и глянул на Дошлого. Ну, так и есть, до чего же, видать, плутоватый мужичок, глазки как у мышонка — кругленькие бисеринки, так и стреляют искрами, а лицо словно из мрамора высочено, такого лица Михаил никогда не видел: холодное, ни один мускул не дрогнет.
— Ну, скажи ему, Логинов, как здесь на оголовке колонны показано, как приваривается косынка?
Михаил уткнулся носом в развернутый отсиненный на кальке чертеж.
Дошлый равнодушно отвернулся к окну.
Михаил поднял голову.
— Плохая копия, не разберешь, а вот на вашем ясно видно, что косынка приваривается торцом.
— А я что говорил? — выдохнул Дошлый и подмигнул Логинову, скосив рот в ухмылке.
Первухин долгим изучающим взглядом уставился на Мишку. «Видать, этот парень на крепкой закваске замешен, покрепче, чем я думал, — и Дошлого поддержал, и бригадира не унизил».
— Ну, раз так, — сказал Первухин, — придется вам и поправить. Ты, Ушаков, разводи бензорез.
И тут только Михаил понял, что Дошлый — кличка Ушакова. Но надо же, как в очко влепили, и не обижается парень.
— А ты, липовый дипломат, — перебил мысли Михаила Первухин, — ступай в каптерку, оболокись как следует, только чертилку не оброни.
— Постараюсь, — заулыбался Михаил.
Вернулся Логинов неузнаваем: ватные брюки, телогрейка, сверху брезентуха, меховая шапка, под мышкой полушубок, валенки.
— Ну, вот теперь другое дело, — сказал Первухин. — Теперь ты человек из-за Полярного круга…
— Как тебя там, Михаил, — скатывая чертеж в рулончик, сказал Дошлый, — пошли исправлять колонны.
— Пошли, — с готовностью отозвался Михаил. — Молоток, зубило, рулетку брать? Что брать?
— Пока голову и руки бери, — заважничал Дошлый. И неторопливо застегнул на все пуговицы робу.
— Тебе-то, Дошлый, зачем голова? — улыбнулся Первухин. — Все равно не соображаешь. Приварил бы на ребро, как полагается, косынку и не маялся бы дурью. А то приштопал, рук нет, что ли?
…На улице Дошлый легонько затрусил впереди, деревянная линейка на плече вздрагивала в такт шагам. Михаил не заметил, откуда она взялась у Дошлого.
Дошлый подошел к металлическим стеллажам, на которых хранились различные металлические заготовки и конструкции. Остановился и подождал Логинова.
— Вот здесь, — похлопал он по стеллажу, — тринадцать колонн, будь она неладна, эта чертова дюжина… Можешь ты, Мишка, сказать, есть ли среди них бракованные?
Михаил обстучал молотком каждую колонну. Изготовленные из швеллера, они были громоздки и как капли воды походили друг на друга.