Через бури
Шрифт:
— Ты уходишь от меня?
— Неужели ты не понял, что мы люди разного круга, культуры, разных эпох. Я окончила гимназию с золотой медалью и писала по старому правописанию с твердым знаком и буквой ять. Ты побывал лишь в двух классах захудалого провинциального реального училища, даже не в гимназии. У тебя нет аттестата зрелости, среднего образования. В высшем обществе с тобой даже разговаривать бы не стали.
— Что ты говоришь! Какое это имеет значение, если мы оба инженеры-механики?
— Я ничего не имею против тебя. Ты ни в чем не виноват. Родителей не выбирают. Может быть, через месяц я и вернусь,
Когда заводу грозила беда, Званцев ощущал прилив сил, а главное — знал что делать. Сейчас же в душе его было одно опустошение, не прилив горя или отчаяния, а внутренняя беззвучная пустота.
— Я провожу тебя до Тирляна, — предложил он.
— Нет, нет! Долгие проводы — лишние слезы. Мне легче сразу. Ведь целый месяц мучиться и решать.
— Но где бы я ни был, ты будешь присылать ко мне Нинусю.
— Разумеется, дочь должна знать и всегда помнить отца.
Узкоколейный, похожий на игрушечный поезд ждал единственную пассажирку салон-вагона. Званцев, по-прежнему звавшийся Шуриком, усадил ее в поезд и поговорил с проводницей об обслуживании пассажиров, затем вышел на подобие перрона, где ожидал его Костя, приехавший для того, чтобы поддержать в трудную минуту друга.
— Она не вернется. И пусть уверенность в этом послужит тебе облегчением. Все равно, это неизбежно. Разница в возрасте и духовная приверженность к разным эпохам неминуемо сказались бы, — произнес Костя, когда поезд тронулся…
Салон-вагон был в поезде последним и через заднее, во всю ширину вагона окно в пути открывался чудесный, меняющийся вид горной местности, тянувшейся вдоль берега реки. Сейчас в удаляющемся окне виднелась Таня. Она смотрела назад на все прожитое, уходящее. В последний раз осколком разбитого стекла мелькнул пруд с заводскими трубами. Таня все еще не отходила от окна. Зачем она обещала написать письмо, ведь лучше бы сразу… Месяц впереди.
Шурик смотрел на поблескивающие узенькие рельсы пока знакомый силуэт совсем не растаял. Но что это? Вместо него на Званцева надвигалась угрюмая фигура Клыкова с висячими седеющими усами.
— А я боялся, что главный механик покинет завод. Хотел удержать, — вместо приветствия сказал он.
— Я не давал подписки о невыезде, — резко ответил Званцев.
— А надо бы, — буркнул Клыков и прошел мимо друзей.
— Какое неприятое лицо. Свисающие вниз усы, как торчащие изо рта клыки, — заметил Костя.
— Оправдывает свою фамилию, — отозвался Саша.
— Так это и есть Клыков, чекист? — предположил Костя.
— Он самый, — подтвердил Саша.
Друзья твердым туристским шагом — за десять минут километр, огибая пруд, направились к заводу. Костя молчал, а в мыслях Саши был все тот же маленький паровозик, который, нещадно дымя, тащил за собой платформы, вагончики и салон-вагон. Зачем этот паровоз? Вагоны могли бы катиться сами, если бы включали перед собой притягивающие к себе электромагнитные катушки, как призывал студентов осуществить эту идею вечно увлекающийся профессор физики Борис Петрович Вейнберг. И называл предел скорости для электрического тока — скорость света. А
Саша не удержался и рассказал о возникшей идее Косте. Тот с серьезным видом протер очки и сказал:
— «Души чуткой потрясенье рождает вспышку вдохновенья»! Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Покажи. Вели сделать в модельной у твоего друга Поддьякова деревянную трубку, а твой однокашник Валя Васильев с энергостанции пусть катушки как надо намотает, а Зотиков в механическом — снарядик железный выточит. И если трубка его выбросит, можешь такое устройство кому угодно показывать, хоть самому наркому Орджоникидзе.
— Эка куда хватил! Как я до него доберусь… А ты вроде поэт, не технарь, не только конструкцию модели, но и план действий подсказал и тем самым в такую военную секретность влез, что Клыков с тебя подписку о невыезде потребует.
— А кто нас за язык тянет «клыкастого» в курс дела вводить? Если кому и можно показать, кроме меня, так это Чанышеву. Большой он умница.
Друзья расстались у проходной, и Званцев направился прямо в модельный цех, заказать деревянную трубку, не подозревая, какую она сыграет в его жизни роль.
Домой вернулся поздно вечером. Собака почему-то не пришла за ним к проходной…
В опустевшем особняке он с трудом нашел Волка, все понявшего и — не пошедшего провожать уезжающую. Он забился под крыльцо, видимо, там решил дожидаться свою любимицу. И Саша в этот час выглядел не лучше неузнаваемого Волка…
Новый директор Белорецкого металлургического комбината Изотов, впоследствии нарком, потом министр деревообделочной и бумажной промышленности, совещался с двумя своими замами — Аскаровым и недавно вернувшимся из Гипромеза, где завершался проект реконструкции завода, Чанышевым.
— Я не могу не считаться с мнением секретаря райкома, хотя товарищ Аскаров и возражает. Считайте, что вопрос с главным механиком решен. На этом месте у нас должен быть солидный человек, такой, как согласившийся приехать к нам инженер Качурин.
— Ничего не имею против товарища Качурина, но не вижу обоснованности в требовании убрать Званцева, — сказал Чанышев. — На посту главного механика нам нужен не просто солидный и пожилой человек, а человек действия, думающий. Напомню, что Званцев, будучи еще студентом, мужественно предотвратил на испытаниях ценой собственного здоровья взрыв парового котла немецкого узкоколейного подъемного крана. Приехав сюда инженером, нас с Аскаровым он познакомил с изобретенным им методом непрерывного гелиссоидального литья труб, который еще ждет своего использования. Наконец, именно ему мы обязаны спасением доменных печей от «козлов» зимой, когда Белая в мороз перемерзла до дна, и уровень воды в пруду стал опасно падать. Благодаря его энергии и остроумному решению наши горячие цеха не простояли ни одного дня, за что наш молодой главный механик был награжден Почетной грамотой Автономной Башкирской Советской Социалистической Республики. Так ради какого блага мы стремимся избавиться от талантливого и энергичного молодого специалиста? В угоду товарищу Гришка-ну, неизвестно чем руководствующемуся?