Черная часовня
Шрифт:
– Мы прошли через столько злоключений, чтобы найти этого несчастного человека, – посетовала я, – а все лавры достанутся Шерлоку Холмсу.
Сняв перчатки, Ирен развязывала шелковые ленты на шляпке:
– Mais certainement [105] . Все лавры достанутся Шерлоку Холмсу.
– Где бы он был, – спросила я с негодованием, – если бы мы не оказались там и не напугали подозреваемого?
– Да, – задумчиво согласилась подруга, кладя подбородок на ладони и упираясь локтями в колени, – мы разошлись, как овцы, по периметру, чтобы держать волка в страхе. Разве это не противоречит традиционному порядку вещей? Ведь обычно прекрасные пастушки привлекают волка, а здесь получилось совсем наоборот.
105
Ну разумеется (фр.).
– Из нас вышли довольно жуткие пастушки, – возразила я. – Если честно, даже отталкивающие.
– Для нашего пленника так и было, – согласилась Ирен. – Элизабет, вы не могли бы принести нашего Крафт-Эбинга из моей спальни?
– О, эта ужасная книга, – пожаловалась я, когда Элизабет подскочила и бросилась в комнату с задором двенадцатилетней девочки.
– Ты ее не читала, Нелл.
– Ты мне не позволила ее читать, Ирен, но я и без того знаю, что она ужасная.
Подруга посмотрела мимо меня на стол:
– Что это?
Я медленно повернулась, глядя поверх плеча и отводя рукой тяжелый каскад распущенных волос. Маскировка под падшую женщину оказалась утомительным занятием.
На рабочем столе, на прямоугольнике зеленой кожи, белел маленький пухлый конверт.
– Письмо? – предположила я, глядя на него.
– Ты не могла бы принести его? Должно быть, конверт доставили, пока нас не было.
В этом вся проблема проживания в гостинице: разные люди приходят в номер в отсутствие хозяев и делают разные вещи. Впрочем, наша Софи не лучше.
Я заставила себя встать и поковыляла к столу. Из-за тонкой подошвы туфель Ирен стопы у меня горели огнем.
– Почерк Годфри! – воскликнула я, радуясь возможности увидеть что-то знакомое и приятное после нашего погружения в расследование отвратительного преступления. – И очень много страниц. – Я схватила латунный нож для открывания писем и надрезала конверт. Из него буквально выскочили три сложенные страницы иностранной писчей бумаги. – Наверняка тебе захочется прочитать его прямо сейчас, Ирен.
– Нет, Нелл, лучше ты прочти его мне. Я совершенно обессилела.
Я вернулась к своему креслу, вынула пенсне из серебряного футляра на цепочке – каким бы предательским аксессуаром она ни являлась, но кое-чья керамическая трубка тоже послужила уликой в Уайтчепеле, – и со вздохом развернула плотную бумагу.
После всего, что мне пришлось перенести, держать в руках письмо, написанное четким адвокатским почерком Годфри, было подобно возвращению к здравому рассудку.
– «Моя дражайшая Ирен…» О, это, должно быть, очень личное.
Подруга устало взмахнула рукой. После выступлений она часто погружалась в состояние почти заторможенной усталости, когда даже необходимость держать голову прямо казалась слишком трудной задачей.
– Ничего страшного, Нелл.
– «Дражайшая Ирен»… о, «и Нелл». Здесь и я, в скобках. Все-таки письмо адресовано нам обеим. – Я продолжила читать: – «Мой отъезд из Праги был таким внезапным, что у меня не было времени заранее сообщить вам о нем».
Ирен подскочила на кушетке:
– Отъезд?
– «Мне поручили одно пустяковое дело, которое показалось Ротшильду слишком спешным, чтобы отложить его на потом. Поэтому я вновь направляюсь в поезде на восток, в Венгрию. Мне опять предстоит преодолеть столько же миль на восток, сколько я проехал от Северного моря до Праги. Я пишу одно письмо за другим, потому что не знаю, когда будет достаточно длинная остановка, чтобы отправить их, и потому что мне даже не известен в точности пункт назначения.
Очевидно, расстояния на этих миллионах акрах земли между Прагой и Черным морем не рассчитываются столь же тщательно, как в привычных нам цивилизованных частях Европы». – Я остановилась, чтобы перевести дух.
– Бедный Годфри! – воскликнула Ирен, жестом призывая к молчанию Элизабет, которая вбежала в комнату с гадкой книгой в руке.
Примадонна кивком пригласила девушку сесть в ногах кушетки, пока я продолжала читать.
Мне, конечно, был знаком почерк Годфри благодаря нашей совместной работе в Темпле, и читала я гладко, с достаточным выражением, чтобы Ирен не было стыдно за мою декламацию.
– «Первый этап путешествия проходил по следам нашей поездки в Вену, Ирен»… – Я пробежалась взглядом вперед по странице и была вынуждена прервать чтение. – Кажется, здесь несколько слов на австрийском. Или на немецком? Кстати, на каком языке говорят в Вене?
– На языке любви, музыки и выпечки, – сказала Ирен, улыбаясь с ностальгией. – Не волнуйся о переводе этой части. Возможно, там описываются… торты.
Я возобновила чтение:
– «Наш поезд то приближается к широкому голубому потоку Дуная, то удаляется от него, словно копируя зеркально изгибы его течения. Будапешт – не такой величественный город, как Вена, хотя довольно живописный. Я благодарен тебе и визитам в Богемию за то, что они помогли мне хотя бы поверхностно выучить немецкий. В этой древней земле турок и венгров английский услышишь нечасто.
Впрочем, я не поеду вдоль Дуная до Буковины и не подберусь к Черному морю насколько близко, как Бессарабия. Вместо этого из Будапешта, где у меня будет время пообедать до отправления поезда, мой путь свернет на юго-восток через Карпатские горы в Трансильванию. От этого названия веет обширными лесистыми землями. Похоже, теперь я отважусь забраться даже дальше на восток, чем ты, Ирен: Варшава, где ты была, хоть и лежит далеко на север, но все-таки западнее моего места назначения. Если бы не граница Бессарабии, я бы скоро оказался по соседству с российской Украиной, только представь!