Черная часовня
Шрифт:
Его идея была проста: женщины – коварные, порочные, больные создания, желающие его денег и принуждающие его к нежеланным связям. Бог поручил ему миссию остановить их ради блага всех добропорядочных мужчин, и он при любой возможности исполнял свой долг. Он был причастен к ужасающему количеству нападений, но его отчеты оказались настолько несвязными и запутанными, что понадобились бы долгие часы допросов, дабы разобрать, где тут правда, а где бред. При этом Келли всё отрицал, когда разговор зашел о лондонских убийствах, хотя, похоже, очень хорошо был о них осведомлен. Впрочем, какой житель Уайтчепела не знал о них?
Во время этого бессвязного повествования я начала понимать, почему лондонская пресса предположила, что Потрошитель скоро умрет или попадет в пристанище для сумасшедших.
Вне всяких сомнений, тут требовался продолжительный и обстоятельный допрос. Мы остались в жалкой комнатушке Келли, пока Шерлок Холмс передавал ее обитателя инспектору ле Виллару и двум жандармам внизу на улице.
На окне не было штор, но Ирен, чтобы выглянуть на улицу, по привычке прислонилась спиной к смежной стене, выцветшей, как и вся обстановка.
– Это всё? – затаив дыхание, спросила Элизабет, не обращаясь ни к кому конкретно. – Мы стали свидетелями задержания Джека-потрошителя?
– Похоже на то, – сказала Ирен. Она многозначительно посмотрела на девушку. – Но было бы преждевременным делать какие-либо заявления для общественности.
– И это… был Шерлок Холмс собственной персоной?
– Не совсем собственной персоной.
– Вот бы с ним познакомиться.
Едва она произнесла эти слова, как узкая дверь в комнату со скрипом открылась и на пороге показалась высокая фигура французского священника.
Мы все обернулись и тут же двинулись к нему. Возможно, великому сыщику частично передалась мания Келли, потому что он, как показалось, растерялся и шагнул назад.
– Он арестован? – уточнила Ирен.
– Он Потрошитель? – спросила Элизабет.
– Он сумасшедший? – добавила я.
Игнорируя наши вопросы, он задал собственный:
– Я узнал командные замашки мадам Ирен Адлер Нортон, – он слегка ей поклонился, – но мне не удалось понять, за каким из этих прекрасных цветков французской женственности скрывается мисс Нелл Хаксли, а за каким – мисс Пинк с улицы де Мулен.
Мы с Элизабет обменялись взглядами – лица у нас были так размалеваны, что мы сошли бы за сиамских близнецов, – и улыбнулись друг другу, довольные, что удалось хотя бы немного сбить с толку Шерлока Холмса.
Протянув друг другу руки, пока они не соприкоснулись, мы улыбнулись и все разом повернулись лицом к сыщику.
– Ха! – выделил он меня длинным обвиняющим указательным пальцем. – Я говорил вам, мисс Хаксли, что нас выдают привычки. Теперь, когда этот безумец избавил нас от своих завываний, я могу безошибочно расслышать позвякивание вашей знаменитой цепочки.
Я машинально скользнула рукой между складками юбки в потайной карман.
– Благодарю вас, теперь я уверен окончательно. – Он повернулся и поклонился Элизабет. – Я неделю не видел мисс Пинк, но должен сказать, что в качестве настоящей куртизанки она выглядела намного лучше, чем в качестве поддельной. Жаль, что при нашем первом разговоре вы так мало знали об убийстве. Возможно, теперь вам известно немного больше. – Детектив бросил взгляд на Ирен. – Вы обе – американки, насколько я осведомлен?
– Верно, – сказала примадонна. – Но вы не ответили на наши вопросы.
– Прошу меня извинить, – произнес он. – Не хочу посещать полицейский участок в таком виде.
Он подошел к закрытым окнам и, используя отражающую поверхность стекла в качестве зеркала, буквально стер со своего лица любое сходство с французским священником.
Впрочем, Ирен была слишком хорошо знакома с театром, чтобы воспринимать акт снятия грима как уважительную причину для молчания.
Приблизившись, она застыла за плечом Холмса, будто призрак в импровизированном зеркале.
– Келли был одним из подозреваемых у лондонской полиции, – заявила она.
– Вы правы. Мистер Келли заинтересовал их больше других, особенно когда исчез сразу после ужасной смерти Мэри Джейн Келли. Полицию заинтриговали его передвижения, но Скотленд-Ярд его потерял. А я – нет, установив в конечном итоге, что он преодолел восемьдесят миль до Дувра, после чего сел на корабль до Дьеппа. Так как были и другие, более вероятные кандидаты, я решил сосредоточиться на них. Один за другим все претенденты на роль убийцы по той или иной причине отпали, поэтому полиция и пришла к официальному заключению, что Джеком-потрошителем был Монтегю Джон Друитт, адвокат и школьный наставник, совершенно сумасшедший, тело которого весьма кстати всплыло в Темзе в самый последний день восемьдесят восьмого года, тридцать первого декабря. Как было установлено, труп пробыл в воде по меньшей мере месяц. Его подозревала в преступлениях даже собственная семья, потому что он давно был известен своими так называемыми «сексуальными отклонениями».
– И вы думаете, что Друитт?.. – спросила Ирен.
– Пришелся кстати и удачно оказался мертв. Вот и всё. – Сыщик снял кустистые белые брови, шевелюру и накладку, которая превращала его английский ястребиный нос в нечто столь огромное, что даже Сирано де Бержерака привело бы в отчаяние.
Сняв белый парик священника, Шерлок Холмс со своим естественным темным цветом волос стал походить на смышленую выдру с птичьим клювом. Когда он принялся расстегивать длинный ряд пуговиц от горла до самого низа сутаны, словно в комнате не было посторонних женщин, я отвернулась.
Но так как со стороны Ирен и Элизабет, которые обладали большей смелостью, не послышалось возгласов возмущения, я повернулась обратно. Под объемной черной сутаной на сыщике была повседневная одежда. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы поправить манжеты и галстук, а затем сложить сутану в тот же кожаный саквояж, что я видела у него ранее.
– В любой стране нельзя слишком долго испытывать терпение полиции, – сообщил Холмс, полностью упаковав облачение французского священника в саквояж. Отвернувшись от своего импровизированного зеркала, он удовлетворенно посмотрел на нас. – Для вашего сведения, леди, у лондонской полиции было еще два главных подозреваемых, которые показались мне маловероятными. Одним был Космински, польский еврей, ненавидевший женщин, особенно проституток. Другим – Михаил Острог, русский доктор и осужденный, интригующее сочетание в любой криминальной истории. Я уже давно говорил Уотсону, что врач, становящийся преступником, способен на самые жестокие деяния. Думаю, того, кто однажды нарушил клятву Гиппократа, уже ничто не способно удержать.