Черная часовня
Шрифт:
– Значит, он был в доме свиданий?
– Вроде бы. Но он вообще со странностями: сходил с ума от скрипок и некоторых других вещей, хотя был великолепным драпировщиком. Он сказал, что пришел в Париж пешком с севера. Драпировочному мастерству он обучился к пятнадцати годам, и мне его работа показалась прекрасной, поэтому я поручил ему доделать si`ege принца Уэльского. Для доставки изделия я нанял двух человек с телегой и послал с ними Джеймса, чтобы гарантировать чистоту ткани после перевозки.
– Чистоту, – повторила я, испытывая отвращение при мысли
– Джеймса? – спросила Ирен.
– Келли, – сказал маэстро, – как и небезызвестная вам мадам. – Его тон подразумевал, что все падшие женщины знают друг друга. – Он работал в Ассоциации драпировщиков Восточного Лондона, а мы все наслышаны, как англичане щепетильны с одеждой и обивкой.
– О да, – согласилась Ирен, глядя на меня. – Для англичан хорошее платье – та же обивка, и в этом вопросе они мучительно дотошны. Можно сказать, что мода драпирует женщин. У меня работают американские и английские девушки, – добавила она, снова посмотрев в мою сторону. – Было бы полезно иметь англоязычного драпировщика. Я могу предоставить собственную ткань от Ворта, если это удобно.
Мебельщик выпучил глаза:
– Вы… знакомы с великим кутюрье Вортом?
– Да. В прошлом я оказывала ему некоторые услуги.
– Но… он верен своей жене.
– Только бизнес, месье, если в Париже бывает просто бизнес. Что ж, у вас, конечно же, есть какие-нибудь идеи, где обитает этот одаренный драпировщик-кочевник? Описание также пригодилось бы.
– Восточный Лондон, – сказала Ирен глухо, когда мы втроем покинули «Братьев Дюран».
– Нам придется туда отправиться? – спросила я испуганно.
– Нет, но Джеймс Келли, очевидно, был там. Небольшие темные усы, опрятный, с наружностью клерка, рост пять футов и пять-семь дюймов. Во всех своих особенностях Дерзкий Джеки удручающе неприметен; как это невежливо с его стороны! Половина мужского населения известного нам мира может оказаться Потрошителем!
Мы поспешили по вымощенной булыжником мостовой. Жилье неуловимого драпировщика находилось всего в нескольких улицах от нас. Я устала смотреть на мир сквозь пелену сажи на ресницах и прижала к ним указательный палец. На кремовых перчатках остался темный след.
– Ох!
– С макияжем приходится все время быть начеку, – согласилась Ирен, – но без него на сцене не обойтись.
– Но там он не кажется таким кричащим, – возразила я.
– Потому что свет рампы размывает цвета.
Я наблюдала за людьми, мимо которых мы проходили. Женщины подбирали юбки, чтобы те не соприкасались с нашими. Мужчины смотрели оценивающе.
– Не могу избавиться от опасений, что меня кто-нибудь узнает, – пожаловалась я подруге. – И что тогда прикажешь делать?
– В этой части Парижа, Нелл, мы не встретим ни одного знакомого.
Элизабет казалась непривычно молчаливой, и внезапно я поняла почему.
– Там, – наконец сказала примадонна, хватая меня за руку, чтобы остановить мою рысь: мне казалось, если идти быстрее, никто не заметит моего дискредитирующего внешнего вида. – Та кондитерская, о которой нам говорили, и вон… номер сорок четыре, сине-зеленая дверь. Дюран сказал, что Келли занимает комнаты на первом этаже.
Перед нами было скромное для вычурного Парижа побеленное известкой здание, почти убогое. Вытянутые французские окна были огорожены коваными перилами вокруг крошечных балконов, ширины которых едва хватило бы, чтобы вместить даже одного кота.
– Небогато, – отметила Ирен. – К сожалению, даже для этого района мы слишком неподобающе одеты, чтобы произвести впечатление на консьержа.
Пока мы соображали, что делать дальше, я услышала резкий свист за спиной и оглянулась. Но Элизабет тут же развернула меня обратно к зданию, схватив за плечо:
– Игнорируйте грубый свист, а то мы привлечем к себе еще больше внимания.
– С чего вы взяли, что свист предназначался нам?
– Вам раньше кто-нибудь свистел?
Я покрутила головой, стараясь смахнуть с ресниц еще один слой сажи, раз уж моя перчатка уже была испачкана.
И тут, не дав нам времени решиться на дальнейшие шаги, у нас над головой раздался сильный треск. Одно из окон на первом этаже распахнулось, и оттуда вывалился мужчина. Несколько мгновений пробалансировав на одной ноге в грубом ботинке на балконном ограждении, он спрыгнул на улицу.
От его приземления на мостовую у нас захватило дух. Громко топая, он побежал было мимо нас, но Ирен выскочила вперед, преграждая ему путь обутой в сапог ногой.
Мужчина споткнулся и повалился лицом вниз, так шмякнувшись о булыжник, что я вздрогнула.
– Садитесь сверху! – приказала Ирен. – Задержите его любой ценой!
Я проследила за ее взглядом – она смотрела на окно.
Там стоял человек в длинной черной сутане на пуговицах и с копной снежно-белых волос.
Едва я его заметила, он исчез, а Ирен поспешила к маленькой двери, ведущей к лестнице в здание.
– Нелл! – закричала Элизабет. – Надо сесть на него вдвоем, иначе его не удержать.
Я с отвращением посмотрела на стонущего беглеца на мостовой. Признаться, я скорее расположилась бы на изящном и чистом si`ege d’amour, чем на этом немытом оборванце. Сдавшись, я позволила себе опуститься на его спину. Воздух со свистом вышел из его легких, словно из кузнечных мехов.
Осмотревшись вокруг, я заметила, что грубые бездельники, свистевшие нам раньше, теперь улыбаются во весь рот, от одного галльского уха до другого.
Ирен и священник, однако, уже спешили нам на выручку.
– Я могу вам помочь, мадемуазель? – спросил старик на прекрасном громоподобном французском. С этими словами он наклонился, безжалостно хватая парня за воротник и подтаскивая к ногам. – Вы могли навредить себе, сын мой.
Священник был представительным жилистым мужчиной, но духовная мощь его одеяния, похоже, подействовала на парня даже больше грубой физической силы: он стал почти подобострастным.