Черная часовня

Дуглас Кэрол Нельсон

– Вы ведь не подпустите их ко мне, отец? – снова захныкал он.

Чем мы могли ему навредить, в самом-то деле? Особенно если он достаточно праведен, чтобы противостоять искушению тем типом женщин, который мы олицетворяли.

Но он продолжал ерзать на табурете, дабы убедиться, что мы не предпринимаем попыток приблизиться к нему. Я видела, что он готов скорее умереть, чем попытаться пересечь охраняемый мною порог.

– Вы Джеймс Келли, драпировщик из Ист-Энда? – спросил его мистер Холмс по-английски.

Келли моргнул; его мутные глаза на секунду прояснились.

– Как странно. Я слышу голоса. Благозвучная небесная музыка, хор, говорящий на множестве языков. Здесь в любом случае два языка. Ваше святое

присутствие удерживает тех демонов на расстоянии, отец, и мне теперь позволено слышать ваши французские слова по-английски. Не покидайте меня, умоляю! Они набросятся на меня как очумелые и принудят к распутным действиям.

– Успокойся, сын мой. Вижу, что тебе нехорошо.

– Нехорошо?! Да меня испортили эти дьявольские женщины! Будь они прокляты, те, кто заразил меня сифилисом, невинного юношу, каким я всегда был. Грязный заговор! Прошу, заставьте их исчезнуть, отец!

– Увы. – Шерлок Холмс посмотрел через плечо на Ирен, сидящую в углу, потом глянул, как мы с Элизабет стоим на страже у окна и двери. – Поначалу и я надеялся на подобное избавление, но оно не свершилось. Итак… – Он отстранился, посмотрев вниз на мужчину, и его голос обрел авторитарную уверенность. – Ты по профессии мебельщик, и это твое последнее занятие, но я вижу, что в течение некоторого времени ты был моряком. Ты родился в Ливерпуле, был недолго женат, но опустился до пьянства и распутства. Я вижу кровь убийства на твоих руках.

Мы с Ирен уже были свидетелями умения Шерлока Холмса оценивать прошлое людей по оборотам их речи, одежде и поведению, предательским следам профессии или особенностям анатомии.

Но Джеймс Келли об этом не знал и выпучил глаза, словно фарфоровая кукла. На мгновение он забыл о демоническом присутствии трех падших женщин, две из которых в действительности не были повинны ни в каких грехах.

– В-вы знаете? Но мне явился Господин. Он пришел и собрал паству, пока не снизошел Святой Дух, языками пламени повсюду, и все мы, ученики, молились на неведомых языках и пили кровь нашего Господа. Господь был плотником, а я всего лишь драпировщик, но все же я вбивал проклятые гвозди и должен искупить грех, должен искупить. Я видел Господина, и вы не Он. Как вы можете быть Им, тем, кто спасет меня?

Отчетливое недовольство прошло по загримированному лицу Шерлока Холмса. Хотя его сыскная работа, должно быть, «спасла» несчетное число клиентов от позора и даже смерти, подозреваю, что идея духовного наставления его не привлекала – ни в качестве объекта спасения, ни в качестве спасителя.

Как часто говорила мне Ирен, он полагался на доказательства, логику и науку. Думаю, любые материи за пределами рациональности вызывали его презрение, в том числе и различные тонкие чувства. На свой манер он с той же настойчивостью, что и съежившийся человек на табуретке, держал нас, безнравственных женщин, на расстоянии.

В моем случае я принимала это в качестве комплимента.

Келли вытянул вперед руки, словно пытаясь разглядеть кровь, о которой говорил Шерлок Холмс.

– Они собирались повесить меня, – сообщил он, – но я знаю, что Бог не допустил этого. У него на меня большие планы. Миссия.

– И почему Бог должен выбрать именно тебя? – спросил детектив.

– Я вырос в религиозном доме, отец, все были праведными католиками, и к пятнадцати годам меня обучили ремеслу драпировщика, и я был счастлив в полной мере, пока в один из дней не узнал о своей так называемой удаче. Я унаследовал значительную сумму: в течение десяти лет ею управлял некий Джон Ален, капитан торгового судна, не имеющий со мной родства, но принадлежала она мне.

– Божественная удача действительно осветила тебя, сын мой.

– Нет! Это была сделка самого дьявола! Я внебрачный ублюдок сатаны, оставленный блудной матерью на воспитание моей бабке. Избавившись от меня, мать, будь она проклята, ушла

и позже вышла замуж за этого моряка. Ради моего же «блага» меня отлучили от любимого ремесла и отправили в коммерческий колледж, а потом на работу в ломбард, что, как по мне, находится в одном шаге от ростовщичества. Только через четыре года мое страдание убедило тех, кто распоряжался моим грешным наследством, дать мне деньги на возобновление ремесла обивщика. Я направился в Лондон.

– Да-да… – Мистер Холмс, казалось, собирался сказать еще что-то, потом сцепил руки за спиной и стал ходить вперед и назад, словно взволнованный церковник. – Лучше исповедаться быстро, одним долгим порывом. Расскажи мне, что ты делал в Лондоне.

– Работал драпировщиком, отец. Это была хорошая работа. Я любил ее. Всегда любил. Забивать маленькие шляпки гвоздей, красиво и ровно, вдоль кромки. Я часто работал над последними штрихами. Они никому не доверяли мое дело. – Он нахмурился, глянув на дверь, на окно, на нас, троих безмолвных свидетелей. – Я начал пропускать пинту или две после работы. Все так делали. – Его лицо помрачнело. – Потом вокруг появились они. Разрисованные демоны из ада! Куда деваться молодому парню? Я не знал. Выпивка затуманила мне голову! Я был хорошим мальчиком до того момента. А потом они сделали меня плохим. Я пытался сопротивляться, но они всегда находили меня, вечно кружили вокруг, дразня, желая денег. – Он покрутил головой, глядя на каждую из нас, и прижал руки к лицу, чтобы не видеть своих искусительниц. – Я сделал единственное, что было в моих силах. Сбежал. Нанялся на военный корабль, где не было этих демониц.

– Военный корабль? Как тебя туда взяли?

Келли пожал плечами:

– Он был американский. Но мне пришлось вернуться. Корабль не мог стать моим домом. Дом был… на Кертейн-роуд.

– Кертейн-роуд?

– В Ист-Энде. Я там делал мебель, а потом случайно попал на работу рядом с доками, где корабли плавают туда-сюда на материк. Я ведь тоже был моряком. Но выпивка и шлюхи никуда не делись, и дьявол выпил мой дух до дна, а я не мог сопротивляться. Поэтому я подумал, как написано в Библии, лучше жениться, чем сгореть в аду. Я нашел Сару, и мы стали гулять вместе. Но ничего постыдного! Ничего такого, что делают вам подобные. – Он вновь посмотрел на нас и резко прижал руки к ушам: – Не могу выносить их вид! Но приходится зажимать не глаза, а уши. Они так болят, боль живет между ними, и иногда мозги словно гниют, и ужасная вонь и гной сочатся у меня из ушей! – Он зажмурился, причитая и покачиваясь то ли от реальной боли, то ли от воспоминаний об агонии. – Парни сказали, что я поймал… э… заразу от грязной шлюхи, будь они все прокляты! – Келли поднял мутные глаза. – Через год мы поженились. Сара и я.

– Когда это было?

– Когда?

– В каком году, сын мой?

– А… в восемьдесят третьем. Кажется. Плохой год.

– Ты ничего не сказал Саре о своем состоянии, прежде чем вы поженились?

Он покачал головой:

– Как только мы стали мужем и женой, я увидел, что она просто еще одна грязная шлюха. Блудница, которая вовлекла меня в грех. Ей нужны были только мои деньги, как и всем им, но она оказалась достаточно умна, чтобы получить их, женив меня на себе. Может быть, она и заразила меня гноящимся сифилисом, так я ей сказал. И боль у меня в голове, в ушах… Как-то раз я взял перочинный ножик и… и я собирался откопать грязь у нее в ушах, которой она заразила мне уши. Я воткнул нож ей в ухо и копал, копал. Ее мать с визгом бросилась на улицу, но шлюхи не помогли ей. Полицейские оттащили меня от Сары, но я вскрыл зло, и оно сожрало ее, и она умерла через день или два. Поэтому меня арестовали за убийство, хотя каждому ясно, что я пострадавшая сторона. Даже присяжные рекомендовали помилование, но судья приговорил меня к повешению, хотя я говорил им, что Бог простил меня и приготовил для меня миссию.