Черная часовня
Шрифт:
– Я слышала, – продолжала Ирен еще более взволнованно, – о… подлом осквернении вашего великолепного произведения искусства в… – Она прошептала название дома ему на ухо. – Можете ли вы создать другое?
– Possible! C’est possible. C’est vrai [99] . – Он был настолько горд своим триумфом, что распахнул настежь дверь в просторную мастерскую, расположенную за пыльным фойе.
Мы все вошли.
– Бриллиантовые подвязки Лиллиан Рассел [100] ! – выдохнула Элизабет рядом со мной. – Кто бы мог подумать, что миру понадобится столько разных сидений для любви! Или того, что принимают за любовь.
99
Могу! Такое возможно. Это правда (фр.).
100
Лиллиан Рассел (1860–1922) – американская певица и актриса.
– Не сидений, а si`ege, – исправила я ее, как бдительная гувернантка. В конце концов, я была старше. Но меня тоже поразили представшие перед нами ряды странных творений мебельного искусства.
Просачивающиеся сквозь щели лучи по-прежнему играли с пылинками, и насыщенный запах опилок наполнял наши ноздри ароматом сандалового дерева. И вновь меня поразила невозможность описать их – эти санки или салазки, обитые парчой и уснащенные переплетенными позолоченными конечностями, будто паучьими лапками.
Месье принял наш шок за восхищение.
– Это, конечно, очень тайная часть моего искусства. Цена…
– Королевская, – понимающе кивнула Ирен.
Он повел рукой:
– Может быть, вы предпочтете нечто вроде скамейки?
– Нет, нам нужно кресло. – Примадонна обошла одно из них. – Можно ли нам… осмотреть его в одиночестве?
– Конечно. – Маэстро исчез в пылинках; дверь за ним тихо закрылась.
– Я ничего подобного не видела, пока не попала в Париж, – призналась Элизабет, обходя ближайшее si`ege.
Я попыталась разобраться в извилистых формах предмета мебели. Хотя верхнее «сиденье» мягко изгибалось назад наподобие шезлонга, под поддерживающими завитками из резного дерева на уровне пола находилось что-то вроде встроенного диванчика с маленьким затылочным валиком в одном конце и с двойным хохолком в середине, откуда выдавались рифленые металлические подставки для ног с декоративными чашевидными окончаниями, а далее шел закругленный передний выступ.
Ирен заметила, что я изучаю обитый тканью выступ возле пола:
– Для преклонения коленей, я полагаю.
– Это римско-католический религиозный артефакт?
– Едва ли. Пинк, возможно, вы попробуете устроиться на этой штуковине. Многочисленные юбки убитой женщины наверху не дали нам рассмотреть, в какой позиции лежала жертва внизу.
У меня едва живот не свело, когда Элизабет скользнула на нижний ярус. Протянув юбки сквозь каркас боковых опор, она легла на спину, расположив подошвы туфель на плоских металлических приспособлениях. Ирен назвала их стременами, и они действительно до странности их напоминали. Обтянутые юбкой колени Элизабет торчали в стороны в позе, которая вызвала смутные воспоминания: будучи ребенком, я случайно попала в деревенский дом, где рожала женщина.
– Такое странное ощущение! – воскликнула Элизабет. – На обратной стороне верхнего яруса есть рисунок – полагаю, чтобы нижней женщине было на что смотреть.
– И каков сюжет рисунка? – спросила Ирен.
Я зажмурилась.
– Похоже… Зевс овладевает Европой. Ну, знаете, белый бык…
Я не открывала глаз.
Ирен обошла вокруг мерзкого сооружения. Прекрасный запах свежей стружки превратился вдруг в нечто ужасное.
– Женщины, расположившись на этом «ложе любви», не смогли бы быстро вскочить, если бы кто-то к ним неожиданно подошел.
– Особенно сзади, – указала Элизабет, пытаясь слегка приподнять голову с узорчатой обивки, чтобы показать скованность в движениях. Она была беспомощна, как черепаха, барахтающаяся на спине.
Ирен прислонилась к изящным, но странным верхним рукояткам:
– На этот раз Потрошителю не пришлось ждать, пока его жертвы упадут на землю: обе уже лежали и были готовы.
– Ты думаешь, – спросила я, – что он просто случайно натолкнулся на них?
Она живо кивнула:
– Да. Они пришли на свидание с принцем заранее. Подобные женщины любят изучить декорации, не так ли, Пинк?
– Дайте мне руку, Нелл, – попросила девушка, пытаясь высвободиться из металлических стремян и деревянных опор, которые ограничивали ее движения.
Я осторожно потянулась вниз, опасаясь, как бы металлические приспособления не ухватили меня смертоносными челюстями.
Пинк, закряхтев, наконец поднялась на ноги:
– Они поступили бы, как я. Испытали новую игрушку. А как только они оказались на спине…
– Их шеи были в распоряжении убийцы. – Ирен смотрела на опустевший предмет мебели. – Он мог перерезать им горло простым движением сзади, как цирюльник, превратившийся в хирурга. А вот и подходящее орудие. – Она подняла плоское долото с деревянной ручкой, обычный инструмент, вдруг показавшийся зловещим.
– Он? Кто? – потребовала я ответа.
– Я спрошу, – сказала она таинственно, скользнув к открытой двери.
Я слышала, как она разговаривает с краснодеревщиком в другой комнате:
– Долбежное долото, говорите. Такое… говорящее название для простого инструмента.
Я содрогнулась от скрытого подтекста ее слов. Взаимные перешептывания, означающие переговоры, сменились мурлыканьем, а затем щебетом полного согласия.
– И я надеюсь, – закончила примадонна, ведя художника, словно агнца к не сулящему ничего хорошего алтарю его творения, – на безукоризненно чистую обивку. Не могли бы вы послать кого-нибудь вместе с креслом, чтобы помочь с установкой?
Он нахмурился, словно у него не было для нас хороших новостей, а о плохих он говорить не хотел:
– Увы, мадемуазель! Мы только что потеряли нашего драпировщика и еще не наняли другого.
– Потеряли? Он закатился под диван, как обойный гвоздик?
Месье удрученно пожал плечами:
– Такой блестящий мастер, преданный своему искусству. С почти хирургической точностью владел ножом и гвоздем. Вот почему я нанял иностранца и позволил ему работать над предметом, предназначенным – что ж, вам я могу сказать, мадемуазель, – для члена королевской семьи. Увы, мастер исчез после установки si`ege d’amour. Я не могу этого объяснить. Возможно, скандальное назначение кресла и заведение, в котором пришлось его устанавливать, слишком сильно расстроили моего работника. Он англичанин.