Чёрная сова
Шрифт:
— Позови опера, — потребовал Терехов у надзирателя, выдавая пустую посуду.
— Какого опера? — опешил тот.
— Который меня допрашивал!
— Это не опер, — был ответ, — это прокурор.
— Прокурор?!
— Ну да, дежурный прокурор города.
— Зови его. Хочу сделать заявление.
— Так он отдежурил и уже дома. Утром будет другой — сообщу.
Терехов думал, сидя на полу у двери, и прислушивался к шагам в гулком коридоре. Он знал, что Алефтина передвигается бесшумно, как и полагается чёрной сове Алеф: почему-то надеялся услышать и узнать её шаги, если поведут на допрос или с допроса. Несколько раз он улавливал стук армейских
Милиционеры в изоляторе не заправляли штанин в бер-цы, и они шаркали при ходьбе о бетонный крашеный пол. Он стал наконец-то опять слышать пение лезвия топора, но слишком поздно...
Лишь к полуночи, к концу первых суток, ему пришло в голову, что с ним очень уж лениво и неохотно работают. Или не желают заниматься чужими делами, тем паче преступлением, произошедшим несколько лет назад в другом регионе, или своих дел невпроворот. Но было бы что предъявить, не раз бы дёрнули на допросы и очную ставку с женой организовали бы. А то манежат, тянут что-то, время же идёт, и ещё через сутки по закону его должны выпустить. Сева Кружилин, сидевший за решёткой, просветил: задерживать без обвинения положено всего на сорок восемь часов. Они же не торопятся, замороженные какие-то! И слишком долго ждут материалов дела, будто у них тут электронной почты нет, бумаги на оленях возят. Скорее всего, они вообще не знают обстоятельств уголовного дела, по которому Алефтину объявили в розыск. Иначе прокурор хотя бы назвал фамилию шамана Мешкова, которого она укатала на аркане.
Вторая ночь в Заполярье оказалась ещё длиннее, Терехов успел выспаться дважды и на свежую голову ещё раз продумать детали побега. Он снова сидел возле двери, слушал шаги и думал. Вариант оставался единственный: отбить чёрную сову по дороге в Алыкель, но сам он из застенков Норильска мог выйти двумя путями. Основным оставался признательный, то есть покаяться перед прокурором, принять его предложение, перейти на роль свидетеля, освободиться и ждать, когда жену повезут в аэропорт. Второй вариант — самый желанный, щадящий, но маловероятный: подождать истечения вторых суток, выйти на волю по закону о задержании и сразу же готовиться к приёму Алефтины на дороге. О том, что и её могут выпустить, он и мечтать не смел: службы в органах действовали хоть и вяло, однако с результатом, и Севу Кружилина сыскали и арестовали на второй день, как прибежал на Укок. Правда, напарник сломал руку офицеру ФСБ, а здесь женщина всего лишь чуть не убила мужика, да ещё какого-то шамана с Алтая.
До полудня Терехова не допрашивали, и он помалкивал, не делая попыток вызвать следователя через надзирателя. Пусть всё пока идёт, как идёт, требовать освобождения можно в полночь, когда истечёт время. Опять принесли супчик из ряпушки, слипшиеся макароны, и после обеда, когда он прилёг на матрац, вдруг загремела дверь.
— Терехов, на выход!
Его привели в ту же допросную комнату, где теперь сидела женщина лет тридцати, с тонкими ручками и птичьей шейкой. Показалось, что это назначенный ему адвокат, но по одному только её взгляду понял — не угадал.
— Я дознаватель, — представилась эта птичка. — Подпишите протокол. И собирайтесь в суд.
— Какой протокол? — слегка опешил Андрей, и голос совсем сел.
— Говорите громче! — потребовала она.
— Не могу.
Дознаватель наконец-то вгляделась в задержанного, заметила пятно засохшей крови на свитере.
—
И косвенно подтвердила: в Норильске ничего ещё не знали об обстоятельствах дела!
— Ваши костоломы! — опять пожаловался Терехов.
— При задержании вы оказали силовое сопротивление сотрудникам милиции, — голосок у дознавателя тоже был птичий. — Оторвали погон и пуговицу.
— Ничего я не рвал! — мгновенно взвинтился Терехов, чуя, как рушатся все его замыслы. — Нас схватили внезапно! И грубо!
— Из салона самолёта вы вышли добровольно?
— Меня вытащили!
— Потому что вы сопротивлялись!
Так кричали тоскливые зимние синицы в лесу.
— Ничего подписывать не буду! — филином пробухтел Андрей. — Сейчас вы тут напридумываете причин!
— Хорошо, запишем: от подписи отказался, — пропищала она. — Это ничего не меняет. В суде получите пять суток ареста.
— Откуда вы знаете?! — уже совершенно напрасно взъелся он. — Вы за судью решаете? Да вы тут оборзели от чувства власти! Я свою шею судье покажу!
— Знаю, сколько дают за сопротивление, — невозмутимо прочирикала она.
У Терехова тут же родилась мысль: бежать, когда повезут в суд. Он понимал, родилась от бессилия и отчаяния, но ничего другого в тот момент в голову не приходило.
— Где моя жена? — урезонивая чувства, спросил он. — Хоть что-нибудь человеческое вы можете сказать?
— Вероятно, она в прокуратуре, — подумав, сказала дознаватель. — Я въезжала во двор ИВС, навстречу попалась прокурорская машина.
— Ей тоже шьют сопротивление? И повезут в суд?
— Ну, почему же шьют? Мы не портные. Мы выполняем приказы и свой долг.
Вступать с ней в пикировку не имело смысла, но очень уж хотелось выдернуть из её хвоста хотя бы одно распушённое перо.
— Ваш долг — мытарить в клетках безвинных птиц? — спросил Терехов.
— Безвинных не бывает, — заученно пискнула синица. — А вы — птицы ещё те. Неизвестно, что за вами тянется...
И замолкла. А Терехов окончательно убедился: они ещё ничего не знают об уголовном деле против Алефтины! Значит, не всё потеряно, если что — и пять суток можно отсидеть.
Он думал, что его сразу же повезут в суд, но отправили обратно в камеру, лишь через два часа пришли два здоровых конвоира с дубинками и наручниками, сковали руки и вывели во двор. Терехов глотнул свежего снежного воздуха — и закружилась голова, будто выпил рюмку на голодный желудок. Он стоял между этих красномордых верзил в охраняемом дворе изолятора, дышал глубоко и уже ощущал свободу: ждали автозак. Конвоиры тоже дышали, видно, насидевшись взаперти, и выглядели вполне миролюбиво. В это время ворота отъехали в сторону, и во двор вкатилась залепленная снегом старая «Волга». Андрей не увидел — почувствовал, что сейчас перед ним явится Алефтина. И в самом деле: из салона выскочил худой милиционер и вывел её, галантно подав руку!
Терехов не раздумывал ни одного мгновения — оттолкнул конвоиров, и те, как подрубленные, одновременно рухнули на снег. А он, уже случайно, сшиб худого возле машины и сграбастал Алефтину, обхватил, перекинув скованные руки через её голову, как спрут добычу. Кожаная маска покрывала лицо и часть головы, но она, никогда не бывшая в его объятьях, мгновенно узнала его руки и сжалась, влипла в них, прижавшись щекой к бороде. Чёрная сова ещё не пропиталась запахами тюрьмы и по-прежнему источала насыщенный аромат ландыша, особенно её припорошенные снегом влажные волосы.