Чёрная сова
Шрифт:
— Может, сапогами? — спросил он.
— Нет, как пахнут солдатские сапоги, я помню. Что-то связано с детством. Я теперь живу в мире запахов и звуков. Мне нравится, как пахнут кони. Конский пот кажется ароматом альпийских лугов. Обожаю все природные, естественные запахи. Кажется, от тебя пахнет конём.
— Я долго ехал верхом...
— Кстати, а что у тебя с шеей?
— Ничего, — Терехов покрутил головой. — Так, ерунда, затекла немного.
— Значит, ты увидел мои картины, — определила художница. —
Он не совсем понял и потому переспросил:
— Прикасаться к чему?
— К своей шее. На Укоке слишком многие выдают себя за лекарей.
— Мне тоже обещали прислать костоправа, — вспомнил Терехов.
— Это не просто часть тела, — назидательно сказала Ланда. — Это проводник между духом и сознанием. Нам голову поставил Бог, внутренние органы уложил Бог. И после этого вдохнул душу. Как люди отваживаются лечить то, что лечат боги?
На этом её лирическое отступление закончилось. Чёрная сова начала привычно отворачивать затяжное колесо на двери, но Терехов перехватил его и затормозил.
— Слепоту тоже лечат боги?
Света не хватало, однако её глаза впервые оказались так близко, и почудилось, что они и впрямь похожи на совиные: огромные чёрные зрачки покрывала узкая желтоватая радужка, а белков почти не было!
— Это не слепота, — поправила она. — Открылось другое зрение. Не человеческое... По собственному желанию, в общем, по глупой страсти. Что обыкновенно для ночных птиц и зверей, для человека мучительно и невыносимо. Только обоняние осталось и слух...
Невесомые руки чёрной совы ослабли, и Терехов завернул колесо обратно.
— Тебя кто-нибудь лечил?
Её летучий голос стал грузным, приземлённым.
— Репьёв пытался... И сделал ещё хуже. Теперь это неизлечимо. Здесь, на Укоке, я останусь слепой. Это зона покоя, смерти. Да, здесь две реальности, и одна из них — подземная, мёртвая. Это мир духов. А мне нужно пройти сквозь небесную.
Когда он слышал подобные речи «шизотериков», сразу же автоматически отсеивал в область безумия. Но из уст чёрной совы Алеф они звучали правдоподобно и убедительно.
— А такая на земле существует? — спросил Терехов. — Небесная, какую тебе надо?
— Существует там, где обитают белые совы.
— Это где? На севере, что ли?
— На Таймыре. На плато Путорана.
Он слышал об этом плато, один из вахтовиков на Ямале бывал и рассказывал, будто на Земле нет другого, более пустынного места. Там никто не жил, даже таймырские туземцы, долгане и нганасане обходили стороной огромную и безлюдную горную страну, изрезанную озёрами и реками с немыслимым числом водопадов.
— И что, там живут только белые совы?
— Не одни совы, ещё олени, медведи. Полно всякого зверья.
— Значит, небо
— Нет, так же высоко, — ответила она. — Но там до полуночи открыт портал. И можно легко уйти в другое пространство.
Даже его стойкой терпимости приближался конец, срабатывала защитная реакция, острое желание остаться в обыкновенной земной реальности. Грубо говоря, не впадать в мистику и не сходить с ума. Но после зрелища в галерее он уже ни в чём не был до конца уверен.
— До какой полуночи? — спросил Андрей без обычного для такого диалога сарказма.
— До полуночи полярной ночи, — заковыристо ответила Ланда. — То есть до двадцать второго декабря.
— Потом что — закроется портал?
— Нет, там он всегда открыт. Войти будет нельзя, не встретив солнца.
Это было слишком уж мудрёно и неприемлемо, обычно на такой зауми он взрывался и начинал доказывать, что у собеседника напряжёнка с психическим здоровьем. Но сейчас, к своему удивлению, он даже не возмутился.
— И ты сможешь избавиться от слепоты?
Ответ мог повергнуть в шок любые здравомыслящие мозги:
— Я смогу уйти, чтобы обратиться в белую сову.
У Терехова в голове загорелся красный сигнал светофора. Подобное он мог воспринимать только как поэтическую форму иносказания, помня разговоры с Куренковым о поэзии. Будущий шеф уверял, что вся она, поэзия, выстроена не на словах и рифмах — на парадоксальных образах, поэтому достаёт душу и действует на подсознание. Чтобы не пополнять список умалишённых на Укоке, он и отнёс Ланду к поэтам: живопись, особенно в её стиле, была где-то рядом...
— Понял, тебя нужно сопроводить на Таймыр, — чтоб приземлить её, а больше себя, произнёс Андрей.
— Мне нужен поводырь, которого я давно ищу.
— Да, я уже сообразил. Довезти и там оставить?
— Возле портала. Я укажу место.
— Одну на пустынном плато? В диких горах?
— Я не останусь в горах — войду в портал и поднимусь на крыло.
Терехов вытряс из ушей эти её слова, чтоб не успели достать сознания и там закрепиться. Они стекли по щекам, как в детстве стекает после купания попавшая в уши и уже согретая водичка.
— Но потом когда-нибудь вернёшься? — спросил, чтоб закрепить наступившее облегчение.
— Нет, я не вернусь. А зачем?
Он сделал ещё одну попытку её приземлить.
— А как же твоя галерея? Картины?
— Ты был последним, кто их видел, — мгновенно отозвалась чёрная сова Алеф. — Я их сегодня же сожгу. Или завтра, как будет настроение.
— Сожжёшь?! И не жалко?
— Нельзя оставлять людям окна в мир мёртвых.
Она ни в какую не хотела опускаться на землю; напротив, упрямо тянула его за собой, в бездну безрассудства, которая, скорее всего, и была параллельной реальностью.