Черная вдова

Безуглов Анатолий Алексеевич

Возле времянки был накрыт стол: свежие помидоры, огурчики, редиска, зеленый лук и разнообразная пахучая зелень. Глеб отметил, что из деликатесов, привезенных Жоголем, ничего не подали. Зато крепкие и прохладительные напитки имелись в изобилии.

Чуть в стороне стояло небольшое сооружение из красного кирпича с невысокой трубой, напоминавшее камин. В нем и готовился над раскаленными углями шашлык. Запах дыма и жареного мяса плыл в воздухе. У Глеба засосало в желудке.

Возле очага священнодействовал Алик, время от времени переворачивая шампуры. Тут же на корточках сидел Тимофей Карпович. Он брал

из кучи поленья и перешибал ребром ладони, словно это были лучины.

– Ну, силен мужик!
– тихо прошептал на ухо Вике Ярцев.

– Не бойся, не услышит, - сказала Вика.
– Тимоша глухонемой. С рождения. Понимает только по губам.

– Откуда он?

– Так это же муж Ольги.

Сели за стол. Тут же возле Решилина устроились на траве все три собаки, глядя хозяину прямо в глаза.

– Смотрите-ка, вот преданность!
– умилился Петр Мартынович.

– Просто мяса ждут, - усмехнулся Жоголь, тем временем наполняя рюмки и бокалы. Себя он пропустил - за рулем, Решилина тоже обошел: перед художником Ольга поставила стакан молока. Петр Мартынович осторожно поинтересовался, почему хозяин не хочет выпить с гостями рюмочку.

– Указ чтит, - поддел Решилина Жоголь.
– Антиалкогольный.

– У меня свой указ, - сказал художник.
– От давних, славных времен. Помните, Петр Мартынович, какой обет давали иконописцы: когда творишь, не смеешь сквернословить, к зелью прикасаться и вообще иметь дурные мысли...

– Как же, как же, читал, - закивал тот.
– Отсюда такой свет в их работах. Благолепие.

– И сила божеская, - как-то подчеркнуто значимо произнес Решилин. Сила, которая творила чудеса! Останавливала и обращала вспять врагов.

– Вы имеете в виду Владимирскую богоматерь?
– не удержавшись, осмелился вставить свое слово Ярцев.

– Да, пример, пожалуй, самый яркий, - сказал художник. Знаменательное событие.

– Какое событие?
– встрепенулась Вика.

– Да, какое же?
– тоже заинтересовался Жоголь.

– Глеб, вы, кажется, историк, - посмотрел на Ярцева Решилин. Наверное, можете рассказать подробнее моего.

Взоры всех обратились на Глеба.

– В общем, это для ученых до сих пор загадка, - немного робея, начал он.
– Видите ли, еще с двенадцатого века в Успенском соборе Владимира пребывала чудотворная икона. Очень почитаемая святыня Северо-Восточной Руси. Называлась она Владимирская богоматерь. И вот в тысяча триста девяносто пятом году, когда над Москвой нависла смертельная угроза - на престольную в это время надвигались орды Тамерлана, - великий князь Московский по совету митрополита Киприана решил перенести икону в столицу. Заметьте, враг уже захватил Елец... И как только Владимирскую богоматерь доставили в Москву, Тамерлан ни с того ни с сего вдруг повернул назад и ушел в степи. Понимаете, без всякой объяснимой причины! Для историков во всяком случае.

– Почему же необъяснимой, - слегка улыбнулся Феодот Несторович. Святая Мария всегда почиталась как заступница русского народа. Так и говорили тогда - крепкая в бранях христианскому роду помощница...

Ярцев хотел было возразить, что скорее всего поведение Тамерлана объяснялось куда более прозаически - например, болезни, падеж лошадей или смута, да мало ли что еще -

просто об этом не имелось пока документов и свидетельств. Но не решился.

Да и всеобщее внимание переключилось на подошедшего Алика. Блюдо с шампурами, на которых еще шипело с румяной корочкой мясо, исходящее немыслимым ароматом, водрузили на середину стола.

Первый бокал подняли за Еремеева, что тот воспринял как должное. А похвалу Алик действительно заслужил: шашлык был нежный, сочный, прямо губами можно было жевать.

Ярцев отметил, что Тимофей Карпович не сел за общий стол, продолжая возиться у очага. Что касается Ольги - она все время была на ногах: то хлеба подрежет, то поднесет еще из дома овощей, на которые напирали гости, то, убрав использованные бумажные салфетки, положит новые. Освободившиеся шампуры она мыла в тазике, а Еремеев тут же насаживал новую порцию мяса.

Глеб почувствовал, что тяжелеет, грузнеет от сытной еды. Да и вино действовало расслабляюще. Впрочем, остальных тоже, видимо, разморило. Феодот Несторович и Петр Мартынович ударились в воспоминания.

– Трудные времена выпали на вашу юность, ой нелегкие, - качал головой Петр Мартынович.
– Послевоенная разруха...

– Знаете, теперь трудности как-то забылись, осталось только светлое, с ностальгической грустью произнес хозяин.
– Иной раз думаю: самые лучшие годы жизни...

– Вот-вот, молодость! Ей все нипочем! Смотрел я на вас, худых, в заплатанных штанах, и так вас жалко было. Вспоминаю дни, когда выдавали месячный паек... Вот праздник был! Не забыли?

– Еще бы! У меня до сих пор во рту вкус того черного хлеба с мякиной, яблочного повидла. А уж омлет из американского яичного порошка! Деликатес! Дня три стоял пир, а потом снова впроголодь. И ничего! Радовались жизни, с девчонками в кино, на танцы бегали. Вот с одежкой была сущая беда. Но голь, как говорится, на выдумки хитра. Недостающие детали одежды дорисовывали прямо на голом теле. Хорошо художники. Получалось очень даже натурально: носки, тельняшка... Правда, завхоз страшно ругался, что краски изводим, не хватало для занятий.

– Только ли красок! Холсты и кисти - тоже проблема. А какая была тяга к учебе!
– продолжал Петр Мартынович.
– С практики привозили по двести триста этюдов. Не то что теперь! У нынешних студентов художественных институтов всего завались. Даже такие фломастеры, которыми в самый лютый мороз писать можно... А почему-то двадцать - тридцать этюдов за практику считается пределом.

Их беседу прервал зуммер. Глеб удивленно огляделся: откуда? Тут Решилин взял со стула телефонную трубку... без проводов, но с антенной. Это еще больше заинтриговало Ярцева. За столом все притихли.

Глеб, распираемый любопытством, спросил Вику, что это за электронная диковина.

– Никогда не видел?
– удивилась девушка.

– Откуда?

– Феодоту Несторовичу привез один почитатель - японец. Действует в радиусе не то двухсот, не то пятисот метров от аппарата.

– А можно такой достать?

– В Москве все можно, - улыбнулась Вербицкая.

Решилин закончил разговор, и тут подоспела вторая порция шашлыка.

– Оленька, если не сядешь с нами, тут же поднимемся и уедем!
– с шутливой серьезностью пригрозил Жоголь.