Черная вдова

Безуглов Анатолий Алексеевич

– Сам слышал: ту картину - никому и никогда! Но другие продает. А вообще-то в частные коллекции за границу ушло много работ Решилина.

– Разве это можно?
– удивился Глеб.
– Продавать за рубеж, да еще в частные руки? Это же достояние наше.

– Конечно. Но все делается официально, через ВААП, то есть Всесоюзное агентство по охране авторских прав.

– И как он не боится держать на даче картины? Одна икона одиннадцатого века чего стоит!

– Не заберутся воры, не волнуйся!

Ты на собак его посмотри!

– Да, сторожа отменные!
– согласился Ярцев.
– С теленка.

– И потом, электронная система сигнализации. Мышь проникнет в дом сирена на десять километров завоет.

Их позвали. Пробираясь сквозь заросли кустарника, Глеб спросил:

– А где те его работы - передовые рабочие, колхозники?

– Сжег!
– тихо сказала Вика.
– Даже купленные и подаренные снова выкупил, вернул - и в огонь. Только ты...
– Она приложила палец к губам. Никому!

Глеб понимающе кивнул.

Простились с хозяином, Ольгой, ее глухонемым мужем и двинулись гурьбой к машине Жоголя. До Москвы добрались за полчаса. Когда въехали в столицу, начался мелкий дождь. Подбросили к министерству Петра Мартыновича, которому Жоголь устроил-таки встречу с ответственным руководителем. Бывший учитель Решилина долго всем жал руки и приглашал в свой город в гости.

Затем поехали к гостинице "Россия".

– Может, хотите посетить какое-нибудь зрелище?
– спросил у Глеба Леонид Анисимович.

Ярцев от неожиданности растерялся.

– На бокс сходи, - посоветовала Вербицкая.
– Международные соревнования. Леонид Анисимович организует билеты.

Пришлось Глебу согласиться.

Проснувшись в свое первое московское утро и посмотрев на часы, лежащие на тумбочке у кровати, Ярцев удивился - не было и восьми. Дома, в Средневолжске, он отходил ото сна не раньше одиннадцати, а потом еще нежился в постели битый час, выкуривая две-три сигареты и лениво размышляя, какое бы найти себе дело. И так в последнее время - изо дня в день.

Сейчас же Глеб ощутил такой прилив сил и энергии, какого не испытывал давно. Он решительно откинул одеяло, встал, раздвинул шторы на окне. Торжественный и прекрасный Кремль играл в лучах утреннего солнца позолотой куполов.

Ярцев поморщился, словно от зубной боли: надо же было так опростоволоситься вчера у Решилина с Успенским собором!

"Да, кисну я в провинции, мозги зарастают жиром", - чертыхнулся он про себя, по привычке потянувшись к пачке "Космоса". Но передумал. Лучше взбодрить себя зарядкой, которую он давно уже забросил.

После зарядки и душа тело обрело легкость, голова работала на удивление ясно и четко. Хотелось куда-то идти, ехать, с кем-то встречаться, словом, действовать.

Он набрал номер Вербицких, но трубку никто

не брал.

"Это тебе не Средневолжск, - подумал Глеб.
– Москва - темп и еще раз темп!"

Праздное шатание по столице, ненужные посещения разного рода зрелищ, магазинов он отмел сразу. Дело - вот чему должен посвятить себя Ярцев целиком и полностью.

Дежурная по этажу, которой он отдал ключ от номера, объяснила, как побыстрее добраться до Ленинской библиотеки. Глеб наскоро перекусил в буфете - кофе, бутерброды - и вышел на улицу.

Окинув взглядом громадину "России", сверкающую алюминием и стеклом, Ярцев двинулся к Красной площади. Миновал церковь Василия Блаженного, Мавзолей. Александровский сад курчавился кронами деревьев, мимо Манежа к гостинице "Москва" устремлялся нескончаемый поток машин, среди которых то и дело мелькали черные длинные правительственные лимузины.

У Ярцева защемило в груди: он ощутил себя песчинкой, существование которой не только не влияет на судьбы мира, но и просто-напросто незамечаемо этим миром.

Собственно говоря, вера в свою исключительность поколебалась еще вчера, когда он вернулся в гостиницу от Решилина. Обширные, как прежде считал Глеб, знания, эрудиция оказались в общем-то весьма сомнительными. В Средневолжске он, возможно, и был первым парнем на деревне, но тут... В столице мерки совсем другие! Ну разве можно называться историком, не зная древнюю русскую живопись, храмовую архитектуру, иконопись? Стыд и позор!

Еще в школе Глеб разработал жизненную программу: в двадцать четыре года защитить кандидатскую, в тридцать - докторскую.

А результат? С кандидатской безнадежно завяз - шеф дал понять, что и в этом году вряд ли удастся защититься. Да и сам Ярцев понимал теперь, что его научный багаж до убогости мал.

"Когда я упустил время? В чем промашка?" - размышлял Ярцев, застряв с толпой людей у красного светофора. И эта задержка показалась ему символической: он явно опаздывал в жизни.

С такими мыслями Ярцев вошел в Ленинскую библиотеку. У столика, где оформляли читательские билеты, толпилось человек десять. И все, как Ярцев, немосквичи.

"Сколько же нашего брата, диссертанта, по всей стране!
– мелькнуло у него в голове.
– Прорва!"

Вот и он тужится изо всех сил, чтобы получить заветный диплом. Выискивает чужие мысли, суждения, из сотен томов добывает крупицы истин, забытые события. А для чего, собственно?

Если даже взять идеальный вариант, лет через пять (это в случае исключительного везения!) будет защищена докторская. И что она даст? Ну, в лучшем случае четыреста - пятьсот рублей в месяц.

Ярцев усмехнулся: еще позавчера это была заветная цель, путеводный, так сказать, маяк, а сегодня?