Черная вдова

Безуглов Анатолий Алексеевич

– Что за дерево?
– спросил Петр Мартынович.

– Липа... Лучше всего. По ней и работали наши славные предшественники... Можно, конечно, и другое. Главное - чтоб ни единого сучка! Тогда краску не разорвет, не раскрошит и за двести - триста лет! Даже больше.

– А какими красками пользуетесь?
– продолжал расспрашивать Решилина его бывший учитель.

– Сам готовлю, - Феодот Несторович показал на длинный массивный стол, уставленный банками, бутылками, коробками, ящичками, ступами, разноцветными камешками и кусками янтаря.
– По старинным рецептам.

–

Где же вы их раскопали?
– удивился Петр Мартынович.

– Пришлось потрудиться... По крохам отыскивал. В древних рукописях, по монастырям ездил, храмам... Да и сам экспериментирую.
– Художник улыбнулся.
– Ольга называет меня алхимиком.

Он взял банку, отвинтил крышку.

– Олифа?
– вопросительно посмотрел на хозяина Петр Мартынович, принюхиваясь к духовитому запаху.

– Да, - кивнул Решилин.
– Покроешь картину - краски словно живые! А чтобы добиться идеальной прозрачности, стойкости - не один и не два дня нужно простоять на ногах.
– Феодот Несторович кивнул на газовую плиту. Масло идет только конопляное или маковое. Но главный секрет - вот он! Решилин поднял со стола кусочек янтаря, повертел в руках.
– Тут все зависит от того, как его истолчешь. Надобно тонко-тонко, чтобы - как пух! Потом разогреешь посильнее, пока янтарь не потечет, - и в кипящую олифу. Такой янтарной олифой пользовались в старину в исключительных случаях - для особо чтимых, драгоценных икон.

– Господи, это же адский труд!
– восхищенно и почтительно произнес Петр Мартынович.
– Какое же надо иметь терпение?

– А вспомните, как при Рублеве готовили материал для грунта под фрески... Известь гасили сорок лет. Представляете, сорок!
– поднял палец Решилин.
– Оттого мы с вами и можем наслаждаться их творениями через пять веков!

– Даже больше, - решил снова продемонстрировать свою эрудицию Ярцев. Например, в Успенском соборе Кремля, построенном еще при Иване Калите, в тринадцатом веке...

– Простите, Глеб, тут вы не точны, - мягко возразил Феодот Несторович.
– Того храма, увы, давно не существует. Как и росписей. На этом месте теперь стоит другой, с тем же названием.

– Разве?
– растерянно пробормотал Глеб. Ему хотелось сквозь землю провалиться за свою оплошность.

– Да-да, в четырнадцатом, - повторил художник.
– Но вы правы, что сохранились шедевры русской иконописи еще более раннего периода... Вот, например.

Решилин подошел к небольшой иконе в богатом серебряном окладе, висевшей на стене. Гости - за ним.

– Георгий Победоносец, - продолжал хозяин.
– Любимый русским народом святой, его защитник. Одиннадцатый век! И какое высочайшее мастерство! На таких образцах и учился Рублев. Эта икона составила бы честь любому музею мира. Даже таким, как Британский или Лувр! Один американец, увидев у меня эту икону, с ходу предложил пятьсот тысяч...

– Долларов?
– уточнил Ярцев, пораженный такой цифрой.

– Рублей. По золотому курсу. А это куда больше, - пояснил Решилин. Но я, естественно, отказал. Американец стал набавлять цену. Пришлось сразу поставить точку: я сказал, что национальным

достоянием не торгую.

Сумма особенно сильное впечатление произвела на Петра Мартыновича. Он стоял перед иконой в благоговейном молчании.

– Да, - усмехнулся Жоголь.
– Сотворил-то ее небось какой-нибудь бессребреник. И даже не мог, наверное, представить себе, что когда-то за нее будут давать целое состояние! Интересно, сколько за подобную икону платили в то время?

– Кто знает, - пожал плечами Решилин.
– Рублевские иконы, например, шли по двести рублей. Так, во всяком случае, свидетельствует Иосиф Волоцкий - первый на Руси собиратель икон Рублева.

– Разница, а!
– оглядел присутствующих Жоголь.
– Двести рублей и пятьсот тысяч!

– Ну, двести рублей тогда тоже были внушительной суммой.
– Глебу захотелось реабилитироваться.
– Судя по хозяйственным и торговым документам четырнадцатого века, на них можно было купить целую деревню - с постройками, землей, угодьями.

Подождав, пока гости вполне насладятся созерцанием иконы, Феодот Несторович, чуть улыбнувшись, произнес:

– Ну, а теперь, Петр Мартынович, может, перейдем к работам вашего смиренного ученика?

– Горю нетерпением, - встрепенулся тот.
– Хотя насчет смирения, вы, мягко говоря, несколько преувеличили. Эх, знали бы, сколько шишек на мою голову...
– Видя, что Решилин хочет сказать что-то в оправдание, он замахал руками.
– Нет-нет, я не в обиде! И вообще не люблю тихонь! В молодости все должно бурлить, переливаться через край.

У каждой картины Феодота Несторовича задерживались подолгу. Художник рассказывал их сюжет, прояснял некоторые детали.

Что поразило Ярцева - небольшие размеры картин. Он представлял себе по немногим репродукциям в журналах - огромные полотна. Из разговора художника с Петром Мартыновичем Глеб понял, что Решилин работает в стиле древней русской иконописи и миниатюры. Да и выбор тем, персонажей тоже был ограничен этими рамками. Библейские истории, важнейшие моменты из прошлого России.

Петр Мартынович то и дело повторял: "Изумительно! Превосходно! Потрясающе!"

Но одной картиной он был буквально сражен. Миниатюра изображала прощание двух воинов со своим погибшим в битве при Калке товарищем.

– Как просто и в то же время буквально раздирает душу!
– с волнением произнес Петр Мартынович.
– Нет, вы посмотрите на скорбную фигуру коня! Удивительно! Передать невероятное горе через животное! Слов нет, честное слово! А какая тонкая прорисовочка! А цветовое решение!

– Эх, где бы взять миллион?
– со вздохом сказал Жоголь.
– Ей-богу, отдал бы не задумываясь.

– И вы, значит, покорены?
– радостно повернулся к нему Петр Мартынович.

– Спрашиваете! Смотрел бы и смотрел.
– Жоголь снова вздохнул.
– Все прошу Феодота Несторовича, чтобы он уступил мне эту картину. Я даже готов машину продать.

– Леня, сам знаешь, пустые разговоры, - сказал художник, комкая в руках бороду и думая, видимо, о чем-то своем.
– Дело не в деньгах... Я не продам ее никогда и никому!