Черная вдова
Шрифт:
– Откуда сей агнец?
– спросил Алик.
– С Кубани, - ответила хозяйка.
– Вчера земляки привезли.
Поднялись на застекленную веранду. Исчезнувшая куда-то на минуту Ольга вернулась и протянула Леониду Анисимовичу деньги. Тот как-то очень профессионально развернул веером в руке купюры, затем полез в карман и, достав портмоне, протянул сдачу - рубль с копейками.
– Да что вы, - отмахнулась хозяйка.
– Нет, Оленька, - спокойно сказал Леонид Анисимович, - мне вашего не надо, вам - моего. Дружбе это не вредит, наоборот.
Она
Переодевались для купания в комнатах нижнего этажа. Глеб понял, что ему досталась спальня. В ней стоял простенький шкаф для белья, скромная деревянная кровать, покрытая дешевым байковым одеялом, и тумбочка с ночником.
На тумбочке лежала Библия в старинном кожаном переплете с золотым обрезом.
"Интересно, чья это келья?
– подумал Глеб.
– Может, кого-нибудь из родителей Решилина?"
Он взял в руки книгу, с благоговением перелистал. На Глеба всегда производили сильное впечатление старинные издания, а это было позапрошлого века, с красочными заставками.
Когда Ярцев уже в плавках спускался по ступенькам крыльца, за времянкой раздался предсмертный крик барашка. Сердце кольнула жалость.
"Что ж поделаешь, человек живет потому, что убивает животных", настроил себя Глеб на философский лад и направился к воде.
За ветлами были широкие мостики на сваях. Стояло несколько шезлонгов. В одном из них сидел Решилин в тех же полотняных брюках, но без рубашки. На его голой груди висел золотой крестик. Другое кресло занимал пожилой мужчина в черных "семейных" трусах и соломенной шляпе.
Остальные гости, выходит, еще переодевались.
– Лезьте в воду, она сегодня хороша, - посоветовал Глебу хозяин, почему-то посчитав излишним представить его мужчине.
– Спасибо, - ответил Глеб.
– Немного остыну.
Действительно, надевать кожаный пиджак не следовало - запарился. Он устроился в кресле. Между Решилиным и мужчиной возобновился прерванный разговор.
– Что мы творим!
– печально вздыхая, говорил гость.
– Неужто трудно понять, что пора остановить разрушение памятников старины! Это варварство. Ей-богу, сто раз прав митрополит Киевский и Галицкий Филарет, когда говорит, что те, кто сегодня спокойно взирает, как разрушаются памятники нашей культуры, но не позволяет восстановить их, поступают не лучше тех, кто разрушал их в тридцатые годы. А в чем-то даже хуже.
– Это почему же?
– прервал Решилин.
– Так те хоть не лицемерили. А эти говорят одно, а делают другое. А ведь еще в Евангелии сказано: пусть у вас будет - да - да, нет - нет. Дорогой Феодот Несторович, если мы не опомнимся, не забьем во все колокола, то проснемся однажды и увидим, что навсегда исчезла, погибла наша национальная культура! Потому что будет умерщвлен ее дух, ее любовь к отчей земле, ее красота, ее великая литература, живопись, философия!
– Верно, ох верно, Петр Мартынович, -
Они оба замолчали, глядя на воду. Глебу показалось странным, как можно на виду такой красоты вокруг высказывать эти безнадежные слова.
– Где же выход, Феодот Несторович?
– прижав руки к груди, вопрошал Петр Мартынович.
– Вы сами ответили - звонить во все колокола, - сказал художник.
– Кто услышит, - грустно продолжал гость.
– Возьмите, к примеру, реставрационные работы. К восстановлению историко-архитектурных сооружений относятся как к ремонту коровника или бани, честное слово! Не поверите, я специально заехал по пути в Москву в Кирилло-Белозерский музей-заповедник. Только на моей памяти его реставрируют пятнадцать лет. А работам конца не видно! Более того, угробили огромные средства, а толку? Из двадцати шести памятников, до которых, с позволения сказать, дошли руки реставраторов, сданы лишь три! Да и те в ужасном виде! Сплошные недоделки. Дверные коробки вываливаются, полы сгнили, цементная отмостка отошла от стен... На церковь Преображения шестнадцатого века смотреть больно: водоотвод ухитрились сделать так, что заливает южный и северный фасады, от побелки и обмазки остались одни воспоминания!
– Печально все это, печально, - покачал головой Решилин.
– Сердце кровью обливается!
– воскликнул Петр Мартынович.
– Не восстанавливают, а губят! Представляете, еще шесть - десять лет назад специальной комиссией было указано на губительное действие цемента при реставрации фресок - плесень от него идет. Нет же, опять гонят цемент! Цементным раствором заполняют трещины, делают из него отмостки и даже полы!
Послышались голоса, и показались Вика, Леонид Анисимович и Алик. Довольно дряблое тело Леонида Анисимовича было покрыто светлыми волосами. А у Еремеева, несмотря на возраст, уже "прорезался" животик.
Вербицкая была в очень смелом купальнике.
"А что, такую фигуру скрывать грех", - подумал Ярцев, любуясь Викой.
Оказалось, что приехавшие с Глебом гости тоже не были знакомы с Петром Мартыновичем. Представляясь, Леонид Анисимович назвал свою фамилию Жоголь.
– Предлагаю массовый заплыв!
– весело провозгласила Вика.
Глебу было интересно посидеть и послушать беседу Решилина с его пожилым гостем, который, как выяснилось, был когда-то учителем Феодота Несторовича, но отставать от компании тоже не хотелось. И он бултыхнулся с мостков в воду вслед за остальными.
Вербицкая отлично плавала, но и Ярцев не сдавался. Отмахав метров сто пятьдесят, Глеб и Вика решили отдохнуть, перевернулись на спину.
– Тебе нравится?
– отдышавшись, спросила Вербицкая.
– Спрашиваешь!
– откликнулся Глеб.
У него была масса вопросов к Вике, но он задал один:
– Почему ты не ответила на мое послание? И на поздравление с Восьмым марта?
– Вот если бы мы были в Венесуэле...
– сказала Вербицкая.
– А что?
– не понял Ярцев.