Черная вдова
Шрифт:
– Знаю, знаю, - улыбнулся Жоголь.
– Хоть это отрадно.
– Эх, жаль, что вы не пишете портреты наших знаменитых современников, - заметил Петр Мартынович.
– Портреты?
– удивился Решилин.
– Зачем?
– Так здорово схватываете человеческую сущность! Какие лица! За каждым - глубокий характер, яркая индивидуальность!
– Нет-нет, - замотал головой художник.
– Давно пройденный этап. Пусть уж Илюша Глазунов, у него это выходит. И потом, я согласен с Пабло Пикассо, что фотография в некоторых случаях может выразить лучше, чем живопись. Тем более
Петр Мартынович поспешил согласиться. И вообще он, что называется, смотрел Решилину в рот, ловя каждое его слово.
– Как жаль, что времени уже нет, - расстроился Петр Мартынович, поглядев на часы.
– В полшестого как штык должен быть в министерстве.
– Сто раз успеем, - успокоил его Жоголь.
– Представляете, никак не могу встретиться со старшим инспектором управления, - поделился своими заботами Петр Мартынович.
– То он на заседании, то на совещании комиссии. Кошмар! А у нас строители без дела сидят...
– Обратитесь прямо к Регвольду Тарасовичу, - посоветовал Леонид Анисимович.
– К замминистра?!
– округлил глаза Петр Мартынович.
– Бог с вами! Только чтобы записаться к нему на прием, нужно неделю обивать пороги! А у меня завтра кончается командировка.
– Хотите, он примет вас сегодня же?
– спросил Жоголь.
– Шутите?
– буквально оторопел бывший учитель Решилина.
– Не волнуйтесь, - заверил его Феодот Несторович.
– Если Леонид обещает, значит, сделает.
– Не знаю даже, как благодарить!
– горячо произнес Петр Мартынович, а когда двинулись к дверям, он, оборачиваясь на картины, сказал восхищенно: Я так рад, так рад, словно вдохнул чистого, целительного воздуха! Нет, не умерло наше истинное русское искусство! Феодот Несторович, вы просто обязаны иметь последователей! Каждый великий мастер должен быть окружен учениками. Чтобы не иссяк божественный поток...
– Слава богу, есть кому передать эстафету, - ответил Решилин.
– За двоих-троих я ручаюсь. Вот, кстати, папаша одного из них, - похлопал он по плечу Жоголя.
– Правда, Михаил давно у меня не был...
– Как давно?
– удивился Леонид Анисимович.
– Месяца полтора не появлялся.
– Полтора?!
– Жоголь даже остановился.
– Не может быть!
Он переменился в лице. И это все заметили.
– Да-да, - подтвердил художник.
– Остальные приезжают регулярно. Я хотел тебе позвонить, но подумал, что неудобно...
– Зря! Надо было позвонить! Понимаешь, Михаил куда-то периодически исчезает. Как-то отсутствовал несколько дней. Каждый раз говорит, что едет к учителю... Но ведь учитель у него один - ты! Значит, врет?
– Леонид Анисимович был в явной растерянности.
– Может, Мишу потянуло на современную живопись? Это не страшно. Надо переболеть модными течениями, - ободрил Жоголя Решилин.
– Это - как детская
– Нет-нет, я должен разобраться!
– перебил художника Жоголь.
– Ох, не нравится мне его болезнь.
– Он покачал головой.
– Миша последнее время ведет себя как-то странно. И дружки новые появились, извините, чокнутые несколько. Представляешь, завалились однажды вчетвером среди ночи. Заросшие, в невообразимых лохмотьях. Девчонка с ними - тоже вся обтрепанная, напялила на себя три свитера, один на другой. И на всех какие-то медальончики, погремушки, амулеты... Жена стала хлопотать, покормила их, предложила помыться в ванне, постели приготовила. А они улеглись на кухне, прямо на полу. Я потом спросил Михаила: кто такие? Сказал, что знакомые. И все.
– Современная молодежь, - сказал сочувственно Петр Мартынович.
– Забот у них настоящих нет, вот и куражатся. Выдумывают идолов. То в хиппи играют, то в панков...
– Ладно, выясню, - как бы подбил черту Жоголь, которому обсуждать поведение сына при посторонних, по-видимому, не хотелось.
Пока Леонид Анисимович звонил в министерство, а Решилин что-то обсуждал со своим бывшим учителем, Глеб и Вика последний раз подошли к воде.
Небо затягивало тучами, набегал ветерок, от которого водохранилище покрылось рябью, приобретая мутно-серый оттенок.
– Странно, - проговорил Ярцев, - Феодот Несторович, как я понял, напрочь отрицает современную живопись. А я, знаешь, вспомнил... Как-то смотрел в библиотеке старые "Огоньки", пятидесятых - шестидесятых годов, и увидел его картину на развороте - целина, трактора... Может, ошибаюсь?
– Нет, - улыбнулась Вика, - не ошибаешься. Было, Глеб. Когда сняли запрет с Пикассо, Гуттузо, Леже, он ударился, как и многие, в модернизм. Но ненадолго. Стал писать рабочих у станка, доярок, передовиков и так далее.
– По убеждению?
– усмехнулся Глеб.
– Не знаю, - пожала плечами Вербицкая.
– Во всяком случае, довольно быстро пошел в гору. Получил звание заслуженного художника, одна за одной персональные выставки, крупные заказы. А потом... Потом, говорит, озарило. Как увидел работы Рублева - словно мир перевернулся. С головой ушел в древнерусское искусство, иконопись. Объездил весь север России, Псковщину, Новгородчину, Суздальщину, Владимирщину... Словом, где русский дух, где Русью пахнет. Ну а Рублев стал для Решилина - все! Бог и учитель! Установка у Феодота Несторовича такая: дописать то, что не дописал в свое время Андрей Рублев!
– Вика вдруг подозрительно посмотрела на Ярцева.
– Скажи прямо, не нравится?
– С чего ты взяла?
– удивился Глеб.
– Нравится. Честное слово!
– Конечно, его можно принимать или нет - дело вкуса. Но что талантлив - бесспорно! А врагов у него хватает. И скорее не из-за творческих убеждений. Завидуют. Еще бы! Иностранцы-коллекционеры, когда приезжают, прежде всего к кому - к Решилину! За его "Прощание с воином", ну, что вам всем понравилась, знаешь, сколько предлагают?
– Интересно?
– Сто тысяч долларов!
Ярцев присвистнул:
– Что же он ее не продаст?