Черное озеро
Шрифт:
Чувствую, как щёки заливаются румянцем. Виной тому то ли неловкость, то ли холодный ветер, пробирающийся под подол платья. Зверь и воровка исчезают в густом тумане, окутавшим лес. Подсаживаюсь к Идэр и забираю огниво у Стивера. Ландау сидит по левую руку от меня, дергаясь от нервов. Огонь разгорается со второй попытки.
– Как ты это сделала?
– У меня много талантов. – отмечаю немногословно. Как Зверь.
– Да, это так.
Этот голос я узнаю из тысячи. Мален. Вздрагиваю, но не оборачиваюсь.
Я рада услышать его и
– Вы не могли бы оставить нас ненадолго?
Стивер поспешно поднимается и протягивает руку Идэр. Вежливость выглядит как насмешка. После того, как она затушила костёр, что он так старательно разводил, уверена, Ландау мечтает напихать горячих углей ей за шиворот.
– Только недолго. Я замерзла. – бросает напоследок Идэр, принимая помощь Стивера.
Сами разберемся.
Мне стоит огромных усилий, чтобы промолчать. Стивер и Идэр удаляются, оставив нас одних. Мален садится рядом. Распутин вытягивает раненную ногу перед собой, поближе к огню. Гляжу на языки пламени перед собой, стараясь не отвлекаться на мужчину.
Он ничтожество. Ты полюбила убогого прихвостня цареубийцы.
Распутин разглядывает меня. Пристально и бесстыдно. Героически молчу, пиная носами туфель размокшие шишки.
Может, пнуть его больную ногу?
– Княжна, вы даже не посмотрите на меня?
– Насмотрелась в свое время. – огрызаюсь. Поправляю рукой короткие волосы. Было бы что поправлять. Парень усмехается. Не так, как Амур, от него не веет скрытой агрессией. Смешно признать, что именно от него я когда-то получила самый больной удар в спину.
– Я хотел поблагодарить тебя.
А я хотела тебя, а получила по лицу от твоей праведной подстилки. Я хотела выйти замуж и убраться из отцовского дома с надежным мужчиной, но в моей жизни появился ты и все рухнуло. Я много чего хотела. Дружную семью, сестер, которые бы не желали перегрызть друг другу глотки, иметь рядом отца, а не князя Романова по вечерам за ужином. Сейчас я желаю лишь одного и только это кажется правильным – отмщения.
– Благодари и проваливай. – бросаю я, вцепившись руками в колени.
Соберись. Не теряй контроль над собой и своим языком. Пусть мысли плутают сколько им угодно, но ни за что не показывай своих истинных чувств, если это не гнев. Грудь переполняет отчаяние и обида. Глупые, детские эмоции. Была бы я старше, всё было б иначе.
– Я виноват... – запевает старую песню Распутин, но я перебиваю его, не дав договорить:
– Это всё ещё не благодарность.
Мален опешил. Большая шершавая рука касается моей. Холодная. Распутин крепко сжимает кисть и сплетает наши пальцы. Сердце потыкается в груди. Ощущение, будто я наглоталась стекла. Больно. Невыносимо. Но я не высвобождаюсь из его нежной хватки. Мне не хватает сил. Я так хотела быть с ним рядом, что даже рада происходящему. Руки, которыми он сломал меня пополам, которыми он трогал другую женщину, ласково гладят ладони. Кусаю щеки изнутри, пока во рту не разливается
Я делаю только хуже. Тряпка.
– Я знаю, просто…я должен был тебя защитить. Тогда и сейчас. Я был обязан спасти тебя, а не наоборот.
Распутин запинается, виновато глядя на меня. Выпрямив спину, я делаю глубокий вдох и, разбиваясь на куски, прячу кисти в складках сарафана.
Безумно ненавижу себя за то, что люблю его даже сейчас. Предателем, плохим другом, отвратительным мужчиной. Я всё равно его люблю.
Хватит распускать сопли. Вдох и медленный, едва слышный выдох. Пар оседает на ресницах, скрывая подступившие слёзы.
– А, так это говорит твое ущемленное эго?
– Нет!
Он и вскидывает руки, будто сдается. Разворачиваюсь к Распутину лицом и заглядываю в глаза цвета векового льда, скрывающего за собой неизведанные глубины. Мален замирает. Ощущаю призрачное прикосновение его губ, даровавших мне первый поцелуй. Губ, отравивших меня своим ядом. Мягко улыбаюсь и провожу кончиками пальцев по холодной впалой щеке. Прикосновения обжигают.
– Единственное, что ты реально мне «должен был», так это оградить от самого себя.
Глава 10. Вскрытие в храме Богини Смерти. Инесса.
Лес сгущается над нашими головами. Руку приятно обдаёт жаром от масляной лампы. Кругом пахнет хвоей и сыростью. Темные, вымокшие деревья выглядят жутко, протягивая когтистые ветки, словно пальцы. Золотой свет пляшет под стеклянным колпаком, отбрасывая повсюду причудливые тени. Они танцуют, растворяясь за нашими спинами.
Всячески стараюсь отогнать воспоминания о сегодняшнем утре, но крики и кровь просто не хотят покидать мои мысли. Запах мертвого тела, кажется, навсегда впитался в мою кожу.
Возможно, скоро я сойду с ума.
В дневнике этот день был описан одним словом и то – нецензурное. Не быть мне писателем!
Ноги промокли. Холод разливается по всему телу, заставляя ежиться при каждом редком дуновении ветра. Амур плетётся сзади, тяжело дыша.
Зря он пошел со мной.
– Тебе стоило остаться в лагере.
Амур прислоняется к вымокшей сосне, с черной потрескавшейся корой, напоминающей чешую огромной рыбы. Разумовский опускает голову, с шумом втягивая ртом воздух. Подхожу ближе. Амур не обращает на это никакого внимания. Плечи медленно вздымаются и опускаются.
Дышит. Уже неплохо. Ведь так? Безумцы тоже дышали. И говорили. Если бы не вид, как у зомби, я бы ни за что не подумала, будто с ними что-то не так. Как быстро развивается эта зараза? От укусов? Я не заметила ни одного на телах сумасшедших. Воздушно-капельно? Тогда бы их Райриса уже полыхала огнём. В попытках отвлечься от навязчивых мыслей и образов, протягиваю руку к Разумовскому.
– Мне не нужна нянька всякий раз, когда твоя дама истерит. –аккуратно трогаю его кисть, скрытую под перчаткой. Амур поднимает глаза.