Черное перо серой вороны
Шрифт:
– Да? И что же? – спросил он, отодвигая железный засов и раскрывая калитку.
– Дело в том, Артем Александрович… Ведь вы Сорокин Артем Александрович, не правда ли? – спросила она, уставившись на него улыбчивыми глазами и будто вытягивая из него нужные ей слова.
Сорокин кивнул и даже открыл было рот, чтобы сказать, что да, он и есть Сорокин, но женщина, вполне удовлетворившись его кивком, понеслась дальше:
– Так вот, руководству нашего профсоюза стало известно о разногласиях трудового коллектива вашего предприятия с ее владельцем Осевкиным Семеном Ивановичем. Исходя из имеющейся информации, руководство профсоюза решило вмешаться в эти разногласия на стороне коллектива. Меня командировали в ваш город, чтобы собрать более подробную информацию об этих разногласиях, задокументировать
– Я, собственно говоря, – растерялся Артем Александрович, – ничего об этом не знаю… И почему именно ко мне?
– Не только к вам, Артем Александрович. Не только к вам. Я побывала у многих работников комбината, в том числе у ее директора и других руководящих работников. Они ведь тоже являются наемными работниками, не правда ли? Но не только. Вот у меня списки рабочих – я побывала и у них. Но должна вам признаться, что многие ваши товарищи относятся к вам с большим уважением, как к человеку умному, прошедшему суровую школу жизни, справедливому. На вашу помощь я очень рассчитываю, – и с этими словами женщина шагнула в калитку, заставив Сорокина отступить в сторону и попятиться. В руках она держала ни то портфель, ни то папку, какие носят сборщики налогов и прочие служилые люди. Все на этой женщине сидело ладно и даже кокетливо: и синие полотняные брюки, и голубая блузка, и коротенькая синяя же курточка.
Спохватившись, Сорокин сделал приглашающий жест рукой и произнес:
– Заходите, пожалуйста. Я, правда, не знаю, чем смогу вам помочь… А где находится этот ваш профсоюз?
– В Москве, разумеется. Но не профсоюз, а его центральный комитет, – ответила женщина со снисходительной улыбкой к собеседнику, задающему такие наивные вопросы. – Что касается самого профсоюза, то это сотни тысяч рабочих, инженеров и служащих, работающих на предприятиях химической промышленности по всей стране. – И тут же, без всякой паузы: – А собака у вас не кусается?
– Собака? Нет-нет, что вы! – со мной не укусит. – И Сорокин прикрикнул: – Купидон! Место!
Собака неохотно скрылась в будке, высунула из нее лохматую морду, недовольно рыча и скаля белые клыки.
Артем Александрович, не отличающийся сообразительностью и находчивостью, чувствовал в самом посещении его дома этой женщиной скрытую опасность, но в чем она выражалась конкретно, сказать не мог. Конечно, если она побывала до этого у многих других работников Фука, то это меняет дело, но тот факт, что кто-то из его товарищей как бы выдвинул его вперед, назвав его фамилию-имя-отчество, выдвинул под пули невидимых врагов, как ни раз случалось в Чечне с передовыми дозорами, не только настораживало, но и пугало: оказаться один на один с Осевкиным и его охраной грозило самыми непредсказуемыми последствиями. Эта профсоюзница поговорила и уехала, а ему потом отдувайся.
Он повел ее не в дом, а в беседку, увитую диким виноградом, и все оглядывался по сторонам в надежде, что придет жена, работающая главбухом в городском ЖКХ, понаторевшая на всяких разговорах со всякими людьми. Но жены не было видно: небось трепется с какой-нибудь соседкой. Тем более что профсоюзница, не назвавшая себя, не давала ему времени на раздумье. Пока они шли, она все говорила и говорила:
– Понимаете, Артем Александрович, наши правители объявили о создании правового гражданского общества, а свободы этому обществу не дали никакой: забастовки запрещены, митинги и демонстрации – только по согласованию с властями, вот новоявленные буржуи и делают со своими наемными работниками все, что им заблагорассудится, – сыпала она знакомыми и убедительными словами, какие звучат с экрана телевизора из уст тех же правителей; эти же слова можно прочитать и в любой газете. Даже в «Угорских ведомостях». А женщина продолжала: – Были случаи избиений и даже убийств профсоюзных активистов, я уж не говорю о зверских разгонах митингов и демонстраций нашим прославленным омоном… Правда, теперь это называется опон, но хрен редьки не слаще… Кстати, – хохотнула она, – раньше говорили «япона мать», теперь говорят «опона мать»… Не слыхали?
И опять Артем Александрович не успел раскрыть рта. Впрочем, женщине, похоже, его подтверждение было без надобности, и она продолжила без всякой паузы:
– Однако руководство нашего профсоюза полно решимости добиваться всеобъемлющего пакета гражданских прав для работников всех предприятий. И кое-что нам удалось достигнуть в этом направлении. Между тем одно лишь руководство профсоюза не может сделать ничего, если его не будут поддерживать низовые организации. А у вас на комбинате профсоюзом даже и не пахнет…
– Да-да, вы совершенно правы, – наконец-то вставил свое слово Сорокин. И хотел продолжить, но не тут-то было.
– Вот я и говорю: надо решительно бороться за свои права, не ждать, пока кто-то подаст их вам на блюдечке с золотой каемочкой. Вот вы у себя провели акцию. Акция, конечно, весьма робкая, но и она дала положительные результаты. Не правда ли?
– Да, но…
– Вы служили в армии, воевали, были командиром…
– Я был всего лишь сержантом, – едва успевал Сорокин вклиниться в непрерывный поток слов, истекающий без всяких видимых усилий изо рта женщины, обрамленного ярко-красными губами, но она будто не замечала его слов, она будто отрабатывала некую роль, затверженную ею до самой последней запятой:
– … у вас награды, вам не к лицу бояться людей, которые целиком и полностью зависят от вашего личного труда и труда ваших товарищей. Более того, вы, как человек военный, должны знать, что, атакуя противника, нельзя останавливаться на промежуточном рубеже. Всякая остановка грозит гибелью и потерей завоеванных позиций. Пора от писания хлестких речевок переходить к активным действиям. Вам, работникам комбината, необходимо создать профсоюзную ячейку. Для начала, быть может, негласно, но затем выступить открыто в защиту своих прав. Более того, мне кажется, что вы… именно вы, Артем Александрович! – смогли бы возглавить эту ячейку. Наш профсоюз поможет вам в этом. Он обеспечит правовую и юридическую защиту своих членов… Более того, мы пошлем вас на специальные курсы за счет комбината, и вы сможете квалифицированно, как это делается на Западе, отстаивать права наемных работников. Нельзя трусить, Артем Александрович, нельзя останавливаться. Надо твердо и решительно выступить за свои права, не ждать, когда правительство, которое больше печется о прибылях олигархов, обратит внимание на людей наемного труда. Я уверена, что вы сделаете соответствующие выводы из своего первого, вполне успешного опыта… – женщина замолчала и пытливо глянула в растерянные глаза Сорокина, и тот поспешно согласился, не желая выглядеть в ее глазах трусом и недотепой:
– Да, конечно, я понимаю, но и вы тоже должны понять, в каких условиях мы живем и работаем, – обрел наконец твердую почву Артем Александрович. – Вы даже представить себе не можете, какие дикие у нас порядки. Вся администрация города, в том числе и милиция, ходит на коротком поводке у Осевкина. А он, между прочим, – бывший бандит. И методы у него чисто бандитские. Вы знаете, сколько у нас пропало людей? Не знаете. И мы тоже не знаем. И никто их не ищет. А кто пытался искать, тоже исчезали неизвестно куда. Попробуйте создать тут профсоюз. Завтра же все будут уволены. И это в лучшем случае. Тут вот на самую простую акцию – и то пришлось людей уговаривать…
И тут в глазах женщины Артем Александрович заметил что-то такое, – что-то похожее на торжество, – и это его насторожило и заставило замолчать, еще не понимая, что произошло: ему показалось, что перед ним сидит совсем другая женщина – чужая, холодная и жестокая. Но длилось это всего какую-нибудь секунду, не больше. Женщина точно смахнула со своего лица набежавшее на него облако, снова мило улыбнулась, покивала головой, подбодрила:
– Продолжайте, Артем Александрович, продолжайте. Я вас внимательно слушаю. Все, что вы говорите, очень ценно для понимания вашего положения. Я доложу об этом своему руководству. Уверена, что они найдут способ обуздать этого вашего Осевкина, паскуду и сукиного сына.