Черное Рождество
Шрифт:
— Не переживай, Михаил, — успокоил его Жорж, прокручивая барабан нагана, — твоя задача — бросить гранату, чтобы отвлечь внимание от товарищей. Больше ни о чем не думай.
Он распахнул ворота и выкатил из сарая автомобиль, который угнал накануне от гостиницы «Кист». Автомобиль принадлежал знаменитому спекулянту Ставракису, который вчера сильно гулял в ресторане гостиницы и пропажу своего механического экипажа, скорее всего, попросту не осознал, а вставал обычно так поздно, что к его пробуждению все должно было так или иначе завершиться.
Надя проверила свой браунинг,
Мишка, недовольно ворча, сел на переднее сиденье рядом с водительским местом. Товарищ Жорж несколько раз провернул ручку стартера. Мотор заработал, и автомобиль поехал к центру города Не доезжая до Вокзальной площади, товарищ Жорж остановил машину.
— Сверим часы, — сказал он, внимательно оглядев всех своими близко посаженными глазами, — все помнят план операции? Я буду рядом, если у вас что-то сорвется, я подстрахую. Сразу после выстрелов и взрыва бегом сюда. Мотор не глушу, ждать будем не больше пяти минут.
Как было условлено, Полещук пошел вперед, Надя взяла Букина под руку и молодые люди неторопливым шагом тронулись следом.
Дождавшись, когда все трое скрылись за углом, товарищ Жорж развернул автомобиль и поехал прочь. На одной из тихих окраинных улиц он бросил машину и проулками, чтобы не нарваться на посты или патрули, пошел из города. После убийства Слащова сделать это было бы гораздо труднее.
Полк, сформированный из скопившихся в Севастополе остатков разбитых частей, выстроился на перроне перед погрузкой в эшелон. На Вокзальную площадь выехала рысью конная сотня конвоя штаба Крымского корпуса — конвоя штакор-3 на военном жаргоне. Спешившись, казаки конвоя растянулись редкой цепью, оттеснив толпу зевак, пришедших посмотреть на знаменитого Слащова.
Раздался рев автомобильного мотора, и на площадь въехала черная машина командующего. Выехав на свободное от людей пространство, автомобиль остановился. Дверцы распахнулись. Слащов быстрым шагом направился к колонне отбывающих на фронт. Он шел через площадь — высокий, в длинной шинели, обметающей ноги при ходьбе, за ним еле поспевали казаки охраны и небольшая свита — дежурный адъютант, неизменный «ординарец Нечволодов» — боевая подруга генерала Лида, трое сопровождающих командующего офицеров. Среди них был и Борис Ордынцев, временно откомандированный в личное распоряжение Слащова.
Генерал влез на невысокую, наспех сколоченную трибуну.
— Здорово, братья! — загремел над площадью его громовой голос.
— Здравия желаем, ваше… дительство! — мощно прокатился по колонне ответный крик полка.
Стая галок сорвалась от этого крика с церковной колокольни и закружилась в блекло-голубом мартовском небе.
— Сегодня на таком маленьком участке русской земли, как Крым, решается судьба нашей великой святой Родины — России. В ваши руки, братья, в руки таких, как вы, русских солдат отдано ее будущее! От вас, от вашего мужества зависит — быть или не быть Родине нашей!..
Привычные
Перевел взгляд на колонну отъезжающих на фронт частей. Позади ровного строя солдат и офицеров стоял приготовленный для них воинский эшелон, локомотив был под парами. За этим эшелоном по следующему пути начал двигаться товарный состав.
— Какой дурак отправил сейчас товарный, — недовольно проговорил вполголоса стоявший рядом с Ордынцевым полковник штаба корпуса Минаев. — Приказано же было — никакого движения до отправки воинского эшелона.
Борис не обратил внимания на его слова: он увидел, что в рядах зрителей происходит что-то странное. Бледная высокая девушка с косой, с лихорадочным румянцем на щеках, расталкивая окружающих пробивалась в первый ряд. Рядом с ней сосредоточенно проталкивался прыщавый гимназист в круглых металлических очках.
Казалось бы, в этом не было ничего необычного, но Борису очень не понравилось лицо гимназиста. Если на остальных лицах в толпе было или простое любопытство, или восторженный патриотический энтузиазм, то на лице гимназиста были страх и растерянность. Лицо его подруги тоже резко выделялось из общего ряда, но на нем Борис увидел выражение чувств еще более опасных — фанатичной решимости и нервной истерической ненависти.
Борис шагнул к адъютанту Слащова штабс-капитану Сиверсу, чтобы сказать ему о своих подозрениях, но в это время события на площади закрутились с невероятной быстротой. Совсем в другой стороне, куда Борис не смотрел, отвлеченный гимназистом и его подругой, в толпе зрителей раздался вдруг истерический женский визг:
— Бомба! У него бомба!
Толпа тут же пришла в движение, отхлынув от невысокого мастерового в лихо заломленном картузе, который размахивал гранатой, с молодецкой удалью оглядываясь по сторонам. Казаки оцепления бросились к нему, мастеровой наконец швырнул свою гранату в сторону окружавшей Слащова группы. Граната упала на брусчатку площади, не пролетев и половины расстояния от оцепления до свиты генерала, покатилась по камням. По площади прокатился крик ужаса, сотни глаз были прикованы к катящейся гранате, но взрыва не происходило.
— Осечка, — спокойным голосом проговорил полковник Минаев, — взрыватель не сработал.
Спокойный голос Минаева как будто разбудил Бориса. Он отвел взгляд от неразорвавшейся гранаты и посмотрел в сторону двоих настороживших его молодых людей. Как раз в это мгновение девушка вытащила из муфты руку с зажатым в ней браунингом. Борис закричал ближайшим к ней казакам конвоя:
— Держите, держите ее! У нее пистолет! — и бросился к Слащову, чтобы оттолкнуть его из-под огня.