Черное знамя
Шрифт:
Какая жалость, что в этот момент Олег оказался в конторе один.
Лисицын отпросился пораньше, у него де свидание с барышней, надо цветов купить и все такое, остальные разбежались кто куда — один на премьеру нового партийного фильма «Священная борьба», рассказывающего о первых годах существования ПНР, другой на встречу Николая Алексеева с интеллигенцией Москвы, третий вовсе рванул в Серпухов, собрать материал о том, как управляется с делом новый, уже евразийский губернатор.
Все будет использовано для пропаганды, и не в каких-то конкретных мероприятиях,
— Да, безусловно… да, несомненно… — бормотал Олег, мечтая о том, чтобы эта нудная беседа поскорее завершилась. — Конечно, мы осознаем всю важность вашего проекта… учтем… обязательно передам Владимиру Петровичу… до свидания… Проклятье!
Последнее слово произнес уже после того, как в трубке прозвучал сигнал отбоя.
Ну вот, Гриневецкий сбил с мысли, придется ловить ее теперь за хвост, как удравшую мышь.
Олег поднялся, подошел к открытому окну, из которого доносились голоса, гудки машин. Выглянул наружу, туда, где под ярким весенним солнышком нежилась Каланчевская площадь, в этот час забитая народом.
Люди торопятся в театры, в кино, по магазинам, а он должен сидеть в министерстве…
Представилось лицо Анны, с каким она встретит его сегодня вечером, и он тут же помрачнел. Нет, супруга не опустится до упреков, но все равно покажет, что недовольна, что мог бы уделять больше внимания жене и сыну, проводить с ними не только единственный свой выходной…
Ну как она не уяснит, что он не может?!
Штилер сам пахал как вол, не зная, что такое суббота и воскресенье, и того же требовал от подчиненных. И они вкалывали, понимая, что трудятся не ради денег или карьеры, что от них зависит судьба страны!
Сегодня ты дашь слабину, а завтра враг воспользуется этим!
Если бы год назад ПНР и составляющие ее люди чуть больше думали об отдыхе и простых радостях жизни, то путч левых, охвативший Питер, Москву и несколько центральных губерний, мог бы удаться, и тогда над Зимним дворцом реял бы не нынешний триколор, а красное знамя.
Олег поежился, вспоминая те дни — стрельба на улицах, отдаленный гром орудий, отряды рабочей гвардии, быстро продвигающиеся к центру старой столицы, растерянные лица полицейских и жандармских офицеров, их жалобы на то, что не хватает людей, оружия и решительности.
Спокойные глаза и отданные ледяным тоном приказы Хана, взявшегося наводить порядок, идущие в бой дружинники с партийным гимном на устах… и показательные расстрелы захваченных в плен марксистов прямо у стен Кремля, неподалеку от Спасской башни.
Трупы тогда вывозили на грузовиках, и по слухам, небрежно закапывали во рву где-то за городом…
Да, славное было время, и страшное, счастье, что его удалось пережить.
Немногие, в том числе Чернов и Троцкий бежали после путча за границу, сотни их товарищей рангом поменьше угодили в тюрьмы, от могущественных некогда партий эсдеков и эсеров не осталось и следа.
А
Иногда Олег думал, что тот путч был спровоцирован, слишком уж полезным он оказался.
Он вздохнул, потер начавший ныть затылок, и зашагал обратно к столу, туда, где ждала работа. Взгляд скользнул по пачке газет, лежащих на краю стола, зримому воплощению потока новостей, что ежедневно проходит через их отдел, и вообще через министерство, а во многом им и создается.
Там сегодня было немало интересного — разрастается восстание в славянских районах Австро-Венгрии, так что двуединая монархия обратилась за помощью к Германии, верному союзнику, и та согласилась предоставить войска для подавления беспорядков… новая железнодорожная магистраль, что идет через Сибирь на восток, достигла Семипалатинска… министр иностранных дел Базили отправился на переговоры в Вашингтон, наверняка укреплять и углублять союз, направленный против Японии…
Но каждое издание поместило крохотную заметку о смерти Бориса Викторовича Савинкова.
Поместило, поскольку он много лет состоял в ПНР, и не просто состоял, а возглавлял петроградское губернское управление, и крохотную, поскольку он вышел из партии в конце двадцать восьмого, после очередного конфликта со Штилером и Огневским.
Ну что же, пусть земля будет пухом бывшему террористу, писателю средней руки и не самому удачливому политику.
Олег вернулся за стол, и углубился в изучение раздела цензурных правил, озаглавленного «Особые наставления» — тут речь шла о запрете статей, «оскорбляющих честь русского воина», «могущих поколебать понятие о дисциплине и уважение к ней», а также печать любых сведений, касающихся «развития боевой готовности».
Но не успел дойти и до середины, как его вновь прервали.
Дверь распахнулась, и через порог шагнул плечистый молодец в черной форме Народной дружины.
— Сотник Тараканов для сопровождения прибыл! — доложил он, лихо откозыряв. — Разрешите выдвигаться?
— А?.. — Олег поднял голову. — Что, уже время?
— Так точно, — сотник был румян и показательно бодр, сверкали его глаза, блестел козырек фуражки, погоны и даже вышитые серебром лапы хищной птицы на лацканах мундира. — Автомобиль ждет.
— Да, конечно… — Одинцов отодвинул цензурные правила и встал из-за стола.
Сегодняшний его рабочий вечер закончится не здесь, не в конторе министерства…
Они вышли в коридор, спустились по лестнице, часовой из дружинников, охранявший здание, отдал сотнику честь. Олег забрался на заднее сиденье старенького «Форда», Тараканов занял место впереди, фыркнул мотор, и они поехали.
Мимо почтамта, к гостинице «Метрополь», что рядом с городской Думой, к обычному месту сбора бойцов НД.