Черный дневник. Книга первая
Шрифт:
— Вот вы и попались, господа! — сказал он, театрально разводя руки в стороны, — бросайте оружие.
Я выдернул меч из ножен и швырнул себе под ноги, но так, чтоб уж и не слишком далеко. Родгар последовал моему примеру, а Граф поднялся во весь рост, хоть я и видел, как тяжело ему даются эти движения.
— Поясните ваши слова и действия, сэр Кольт, иначе я могу расценить их…
— Да что ты можешь? — перебил красномордый, — что? Все твои жалкие попытки спастись потерпели неудачу. Все твои люди мертвы, а сэр Литэрлих уже отбыл в
— Литэрлих, — плюнул Рэнье. — Да, я не удивлен… У этого мерзавца никогда не было ни чести, ни доли рыцарства, а имение и титул получил только благодаря такому же изворотливому папаше. Но вы, сэр Кольт, вы казались мне человеком чести, и, позвольте полюбопытствовать, что же сделало вас изменщиком?
Красномордый засмеялся так, как изображают в фильмах:
— Вы мне не сюзерен, я вам не присягал, потому никакой измены здесь нет и быть не может! А своему сюзерену я служу верно… Вытаскивайте ваш проклятый меч!
— Только не говорите, что вы вассал Литэрлиха, — наигранно ужаснулся Граф, но оружие вытащил и аккуратно положил на землю, — это же отвратительно…
— Не хуже, чем быть вашим, — заключил Кольт, — но ему я не служу, это верно.
Подошел второй, с лицом как у голодной акулы:
— Заканчивайте, Кольт. Лучники устали держать их на прицеле, дайте им отдохнуть выпустив стрелы.
Я судорожно искал выход, но мне до любого из лучников в лучшем случае метров десять. Родгар устало стоит, прислонившись к дереву, с вялым интересом слушая разговор.
Граф же не унимался:
— А вы, сэр Остий, вам-то какого дьявола не живется спокойно?!
Заговорщик поморщился, на Графа не смотрел, но ответил:
— Это не моё желание, Граф. Просто так сложилось, ничего личного.
— Вы-то давали клятву, барон! Когда об этом узнает король, вас с позором лишат титула и повесят!
— Он не узнает, смею вас заверить…
Я про себя старался вспомнить, всё ли все так плохо с этими клятвами, как намекает граф. Рыцари, несомненно, получали привилегии, превозносившие их над простыми воинами, но и ответственность, которую они принимали на себя, нельзя назвать легкой. В частности за неисполнение предписаний кодекса чести или нарушение клятв доходило до смертной казни.
Граф пропустил мимо ушей последнюю реплику Остия и продолжил рассуждать вслух:
— Разжалование, изгнание из общества дворян и даже из королевства — малая толика того, что грозит предателям, вроде вас.
— Замолчите, — усмехнулся тот, со лживым весельем.
— Вас прилюдно возведут на эшафот, — не унимался Рэнье, — где на позорном столбе будет висеть перевернутый щит с вашим, разумеется, гербом.
Остий отвернулся взбешенный, но через секунду выдернул меч и взмахнул им так, будто срубает голову говорящему:
— Клянусь, если ты не заткнешься, я отрежу тебе язык и скормлю собакам!
— Зачитывая твои преступления при свидетелях, с тебя снимут все награды, затем поочередно доспехи и лишат всех имений, титулов и наследства.
— Тебе же сказали заткнуться, тварь! — вмешался Кольт, но опоздал.
Остий спотыкаясь от злости подбежал к Графу и, сильно отводя руку, приставил кончик меча к его горлу, вдавил, ожидая, когда алая струйка потечет по клинку:
— Последние твои слова, труп!
Рэнье побагровел, сам схватился руками за противника, чтобы не упасть, выдавил перехваченным горлом:
— …и покрыт он будет позором и позорной печатью отмечен, и род его от отца к сыну, и брат его по крови, и сын сына его, покуда род проклятый не прервется иль кровью омыт не станет…
Взгляд Остия, как бритва резал Рэнье, а тот уже не стоял на ногах, а всё больше висел на плече врага.
— Кончай его, — поторопил Кольт, — что ты его слушаешь? Он просто тянет время!
Остий нехотя отступил на два шага, Рэнье едва удержался на ногах, но взгляд прояснился, смог расправить плечи, готовый уйти достойно.
— Подними оружие, — хмуро кивнул предатель, — пусть боги нас рассудят.
Граф ждал этого, меч нехотя шваркнул по земле, а через секунду Рэнье уже стоял в боевой стойке.
Сцена унылая. Видно, что Граф устал и к бою не готов, да и сэр Остий гораздо моложе, но Рэнье поднял меч не для победы, а Остий дал шанс не Графу выжить, а себе оправдаться.
— Я готов, — кивнул Граф.
— Тогда к бою.
Я ожидал чего угодно, что Граф каким-то чудом одолеет Остия, что Остий пощадит Рэнье, ну или вообще бросит оружие, но то, что произошло тогда, не мог предположить никто.
С диким свинячьим хрюком с горы позади нас, точно оттуда, откуда немногим ранее упал я, вылетел огромный вепрь. Я видел свиней, и даже диких кабанов, но этот молодой теленок превосходил любые мыслимые и немыслимые размеры. Все, кто стоял в ту напряженную минуту там, одновременно повернули головы, а Рэнье даже непроизвольно вскрикнул:
— Это же мой кабан!
Зверь оказался не многословен, едва увидев нас он страшно взревел, и понёсся на меня. Я, разумеется, метнулся от него в сторону замерших в глупых позах Графа и заговорщиков.
— Стой! Назад! — крикнул мне Кольт, стартуя вглубь леса.
Лучники метались, не зная, как правильно поступить, моего крика оказалось достаточно:
— Стреляйте в кабана, идиоты!
Стрелы втыкались в тело зверя как в подушку для иголок, мягко и беззвучно, но вепрь даже не замечал уколов. Мы разбегались в разные стороны, и только растерянность кабана спасла нам жизнь. Подоспели воины с собаками, но те в страхе метались, не желая нападать на этого динозавра. Я заметил, как согнулся и выронил оружие один из лучников, а когда завалился на спину, из груди торчало белое оперение стрелы.