Черный лебедь. Романы
Шрифт:
– Черт меня побери!
– вскричал он, ударяя кулаком по столу.
– Еще одна шутка, и тот, кто ее вымолвит, ответит мне за оскорбление!
Внезапный порыв и неподдельная ярость, прозвучавшая в его голосе и жестах - ярость, столь комично гармонирующая с его щуплой фигурой и строгим костюмом - на мгновение повергла всю компанию в молчаливое изумление. Затем грянул высокий голос Тайлера. Он держался за бока от смеха, и по его щекам катились две крупные слезы.
– Ай-я-яй, мастер Стюарт!
– проговорил он, - Что бы сказал преподобный отец, глядя на вашу воинственность и слушая столь богохульные речи?
– Я знаю, что может ответить джентльмен пьяному трусу!
– последовал необдуманный ответ.
– Я повторяю - трусу!
– добавил он, обводя компанию взглядом.
Смех стих, как только смысл оскорбления дошел до затуманенных вином голов. На мгновение все замерли, а затем разом навалились на Кеннета.
Это был подлый поступок, но нападавшие были пьяны, и ни один из них не считал Кеннета своим другом. В следующую секунду они уже били его распростертое тело, с него сорвали камзол, и Тайлер вытащил спрятанное у него на груди письмо, которое и явилось поводом к этой безобразной сцене.
Но прежде чем он успел развернуть его, раздался грубый голос, пригвоздивший дерущихся к месту:
– У вас весело, господа! Чем это вы занимаетесь?
В их сторону медленно направился высокий сильный мужчина, одетый в кожаную куртку, на голове которого красовалась широкополая шляпа с гусиным пером.
– Рыцарь Таверны!
– вскричал Тайлер, и на его призыв «Слава герою Красного холма!» грянул мощный хор голосов.
Но по мере приближения строгое лицо сэра Криспина заставило их умолкнуть.
– Дай мне письмо!
Тайлер нахмурился, стоя в нерешительности, в то время как Криспин терпеливо ждал, требовательно протянув руку. Тщетно прапорщик оглядывался вокруг себя в поисках поддержки. Все его товарищи молча отступили назад.
Оставшись без помощи и не желая вступать в пререкания с Геллиардом, Тайлер с жалкой улыбкой вручил Криспину письмо. Тот взглянул на него и, вежливо поклонившись, повернулся на каблуках и покинул таверну так же неожиданно, как и вошел.
Его привлек шум, доносившийся из таверны, когда он проходил мимо, направляясь во дворец епископа, где несли караульную службу его друзья, Теперь он продолжал свой путь, унося на груди письмо, попавшее к нему по счастливой случайности, которое должно было пролить свет на дальнейшие взаимоотношения Кеннета с семьей Ашбернов.
Он уже подошел к дворцу, когда за его спиной послышались торопливые шаги. Кто-то взял его за руку. Криспин обернулся.
– А! Это ты, Кеннет, собственной персоной!
Юноша продолжал держать его за рукав.
– Сэр Криспин, - произнес он, - я пришел вас поблагодарить.
– Сейчас не совсем подходящий момент. Геллиард сделал попытку подняться по ступенькам.
– Позволь мне пожелать тебе доброго вечера.
Но Кеннет продолжал удерживать его на месте.
– Вы позабыли о моем письме, сэр Криспин,- осмелился напомнить юноша и протянул руку.
Геллиард заметил этот жест, и на какое-то мгновение в его голове мелькнула мысль, что он ведет себя недостойно по отношению к юноше. Он заколебался, подмываемый желанием отдать письмо непрочитанным и тем самым лишить себя источника важных сведений. Но в конце концов он все же подавил в себе это чувство. Его лицо приняло суровое выражение, и он ответил:
– С письмом возникают некоторые затруднения. Сначала я должен удостовериться, что я не стал невольным участником предательства. Зайдите ко мне за письмом завтра утром, мастер Стюарт.
– Предательства?
– эхом откликнулся Кеннет.
– Я клянусь вам честью, что это не больше, чем письмо от девушки, на которой я имею намерение жениться. Разумеется, сэр, теперь вы не будете настаивать на его прочтении?
– Разумеется, буду.
– Но, сэр...
– Мастер Стюарт, это дело чести. Моей чести. Вы можете убеждать меня хоть до второго пришествия, но вам не изменить моего решения. Доброй ночи.
– Сэр Криспин!
– вскричал юноша в возбуждении.
– Пока я жив, я не позволю вам читать это письмо!
– Сколько патетики, сэр! И все из-за письма, которое, как вы уверяете, невинного содержания?
– Такого же невинного, как и рука, написавшая его. Вы не прочтете это письмо. Оно не предназначено для глаз таких как вы. Поверьте мне, сэр.
– Его голос сделался умоляющим.
– Я клянусь вам, что это обычное письмо, которое может написать девушка своему возлюбленному. Я думал, что вы это поняли, когда спасали меня от грубиянов в «Митре». Я думал, ваш поступок был продиктован благородными чувствами и намерениями. Однако...
– юноша замолчал.
– Ну-ну, продолжайте, - холодно произнес Криспин.
– Однако...
– Мы можем не говорить об этом «однако», сэр Криспин.
– Ведь вы вернете мне письмо, правда?
Криспин тяжело вздохнул. Благородные чувства, воспитанные в нем с раннего детства, бурно протестовали против той недостойной роли, которую он продолжал играть, якобы подозревая Кеннета в предательстве. Искорки доброты и сострадания, давно погасшие в его душе, разгорелись с новой силой при зове совести. Он был побежден.
– На, возьми письмо, мой мольчик, и больше не укоряй меня, - проворчал он, резким жестом возвращая письмо Кеннету.
Не дожидаясь ответа или благодарности, он повернулся и скрылся во дворце. Но его благородный порыв слишком запоздал, и Кеннет побрел прочь, проклиная Геллиарда в душе последними словами. Неприязнь юноши к этому человеку, казалось, росла на каждом шагу.
5. ПОСЛЕ ВОРЧЕСТЕРСКОГО СРАЖЕНИЯ
Утро третьего сентября - дня столь знаменательного для Кромвеля и столь трагического для Чарльза - застало Криспина в «Митре» в компании вооруженных воинов. В качестве тоста он провозгласил: