Черный лебедь. Романы
Шрифт:
Хоган со вздохом подчинился.
– Правильно сказано в Писании, что в своей жизни человек играет разные роли. Кто бы мог подумать, что Гарри Хоган станет играть роль пуританина?
– Тебе не придется играть ее долго, если ты не пересмотришь свое отношение к Святому Писанию, - Криспин оглядел его с ног до головы.
– Ну что ж, по-моему, сойдет, Гарри.
Хоган последними словами крыл тесный плащ и свое невезение. Облегчив душу, он объявил, что готов, и Криспин вывел его через заднюю дверь в небольшую пристройку, покрытую соломой, которая служила им конюшней.
При свете лампы он оседлал одну из двух лошадей, находившихся там, и вывел ее во двор. Отворив калитку, которая вела в чистое поле, он помог Хогану взобраться в седло. Он поддержал ему стремя и, прерывая потоки благодарности, которыми начал осыпать его ирландец, хлопнул коня по крупу, и тот рванулся вперед, с каждой минутой увеличивая расстояние между собой и Пенритом.
3. ПИСЬМО
С тяжелым чувством Криспин вернулся в свою комнату и сел на кровать. Положив локти на колени, он уткнулся лицом в ладони, уставясь в пол невидящим взглядом. В его обычно лучистых глазах сквозило отчаяние. Наконец вздохнув, он поднялся с кровати и бесцельно поворошил бумаги, которые вытряхнул из кармана плаща Кеннета. Неожиданно его внимание привлекла подпись внизу одного из листов: «Грегори Ашберн».
Его рука, ни разу не дрогнувшая ни в одной из переделок, задрожала, коснувшись этого письма. Он лихорадочно развернул его и, разложив на коленях, начал читать. По мере чтения, его взгляд становился все более острым и жестким.
«Дорогой Кеннет, я пишу тебе в надежде убедить тебя покинуть Шотландию и свиту короля, чье положение день ото дня становится хуже, и нет никаких оснований надеяться, что оно поправится. Синтия постоянно вспоминает о тебе, и если ты будешь избегать замок Марлей, она может решить, что ты не очень любишь ее. Я не могу придумать более убедительной причины, чтобы вытащить тебя из Перта в Шерингам, но надеюсь, что она окажется все же достаточно веской для тебя. Мы ждем тебя и каждый день пьем за твое здоровье. Синтия посылает тебе сердечный привет, мой брат тоже, и мы все с нетерпением ждем возможности обнять тебя в нашем доме. Верь, Кеннет, что пока я жив, ты можешь полностью на меня рассчитывать.
Грегори Ашберн».
Криспин дважды перечитал письмо и глубоко задумался. Воистину, невероятное стечение обстоятельств! Этот юноша, которого он встретил в Перте и взял себе в спутники, был другом Ашберна и женихом Синтии, кто бы она ни была.
Долго сидел он, размышляя над неисповедимыми дорогами Судьбы, ибо теперь он был твердо уверен, что именно Судьба послала ему этот шанс в тот миг, когда, казалось, удача совсем отвернулась от Криспина.
В памяти всплыла сцена их встречи во дворе замка Перт месяц назад. Что-то в поведении юноши, в его манере держаться привлекло внимание Криспина. Он оглядел его, а затем подошел и напрямую спросил, как его зовут и с какой целью он сюда прибыл. Тот вежливо ответил, что его зовут Кеннет Стюарт из Бейлиночи, и что он прибыл с намерением предложить свой меч королю. Еще больше проникнувшись к юноше какой-то таинственной симпатией, Криспин предложил ему службу под своим началом, Мысль о том, почему он принял такое горячее участие в судьбе юноши, которого раньше и в глаза не видел, впоследствии часто занимала Криспина. И только теперь он был уверен, что нашел разумное объяснение. Это было предопределено свыше!
Этого мальчика ему послало небо, чтобы вознаградить наконец за все страдания и несправедливости, которые он перенес; оно послало ему ключ, с помощью которого он в случае нужды мог открыть ворота замка Марлей.
Длинными шагами он мерил комнату, вновь и вновь возвращаясь к этой мысли. Когда он наконец лег в постель, уже рассвело, но он еще долго лежал с открытыми глазами, думая о необходимости смягчить свое отношение к мальчику с тем, чтобы завоевать его расположение, которое скоро может ему понадобиться. Солнце стояло высоко, когда он наконец забылся беспокойным сном.
Позже, возвращая Кеннету его бумаги и объясняя, для каких целей он употребил его плащ, Криспин воздержался от вопросов о Грегори Ашберне. Его сдержанный тон удивил Кеннета, который объяснил перемену в поведении Геллиарда единственно желанием заставить его держать язык за зубами относительно бегства Хогана. Однако, что касалось данного вопроса, то Криспин спокойно и вежливо указал ему, что ставя в известность о случившемся королевских стражников, Кеннет сам попадает в исключительно сложное положение. Частично из страха, частично поверив доводам Криспина, юноша решил умолчать об этом происшествии.
Впоследствии ему не пришлось жалеть об этом, потому что на протяжении всего изнурительного похода его грубый спутник резко изменился, став более мягким и добродушным. Он превратился совсем в другого человека. Его грубая манера разговаривать, перемежая речь крепкими ругательствами, исчезла, он меньше пил, играл и буйствовал, чем в прежние времена в Пенрите. Вместо этого он стал спокойным и задумчивым, как ярый пуританин.
Кеннет начал находить его компанию вполне приемлемой, принимая Криспина за кающегося грешника, осознавшего наконец всю глубину своих заблуждений. Так - продолжалось до 23 августа, когда они торжественно вступили в город Ворчестер.
4. ПОД ВЫВЕСКОЙ «МИТРА»
В течение недели после прибытия короля в Ворчестер отношения между Криспином и Кеннетом заметно улучшились. К несчастью, это произошло накануне драки, которая с новой силой всколыхнула ту ненависть, которую юноша питал к сэру Криспину и которую почти преодолел за последнее время.
Поводом к этому послужило одно событие, которое произошло в кабачке «Митра» на Хай Стрит.
Однажды в общей зале кабачка собралась довольно веселая компания кирасиров. Молоденькие корнеты из «Лесли Скотиш Хорс», которые ни в грош не ставили ни «Солемн Лиг», ни Ковенант, сидели плечом к плечу с прославленными кавалерами из отряда лорда Талбота. Молодые, веселые шотландцы из «Питтискоти Хайлэндерз», позабыв наставления своих святых отцов о трезвости, теснились рядом с распутными повесами из бригады Дэлзелла и пили за здоровье короля и гибель «корноухих» крепкое канарское и мартовский эль.
Настроение было веселое, и в комнате звучал смех. За одним из столов сидел джентльмен по имени Фаверсхем, который вернулся прошлой ночью после неудачной вылазки, целью которой было пленение Кромвеля, и которая из-за предательства – когда только Стюарта не предавали и не продавали?
– провалилась. В этот момент он делился с окружившей его группой слушателей деталями поражения.
– Клянусь жизнью, господа, если бы не этот рыкающий пес сэр Криспин Геллиард, весь Мидлтонский полк был бы изрублен на куски. Мы стояли на Красном холме, подобно рыбе, угодившей в сеть, а со всех сторон как из-под земли вырастали отряды Лилбурна, окружая нас, чтобы уничтожить одним ударом. На нас двигалась живая стена стали, и в каждой руке был призыв сдаваться. Мое сердце дрогнуло, как дрогнули сердца многих из нас, и я уверен, что еще немного, и мы бы побросали на землю свое оружие, так мы были напуганы движущейся на нас армией. И тут внезапно, перекрывая лязганье стали и вопли пуритан, послышался громкий чистый голос: «Вперед, Кавалеры!» Я обернулся и увидел этого безумца Геллиарда, который размахивал мечом, собирая вокруг себя солдат, воодушевляя их силой своей воли, мужества и голоса. Его вид взбудоражил нашу кровь, как глоток хорошего вина. «За мной, джентльмены! Бей их!» - пророкотал он. И затем, вознося молитвы к небесам, он обрушился со своим отрядом на пиконосцев. Его удар был неотразим, и над шумом битвы вновь зазвучал его голос: «Вперед, Кавалеры! Руби их к чертям!» «Корноухие» попятились, и как река, прорвавшая запруду, мы хлынули сквозь их ряды и двинулись обратно в Ворчестер.
Его рассказ был встречен криками одобрения и тостами во славу Рыцаря Таверны.
Между тем, за соседним столом полдюжины весельчаков осыпали насмешками молодого человека с бледным лицом, который явно оказался здесь случайно и не к месту.
Поводом для насмешек послужило письмо, написанное женским почерком, которое Кеннет случайно обронил и которое поднял и вернул ему Тайлер. Шутки сыпались как из ведра, пока шутники в своем усердии не преступили грань приличий. Кипя от ярости и не в силах сдерживать себя более, Кеннет вскочил на ноги.