Черный лебедь. Романы
Шрифт:
Майор был смущен. Чувства обуревали его.
– Конечно, я обязан месье де Берни очень многим. Чтоб мне лопнуть, очень многим! Признаю, что ошибался в нем. По крайней мере, до некоторой степени.
– Пожалуйста, ни слова больше, - остановил его де Берни.
– Вы только все испортите.
– Вы сможете высказать это потом, - добавила Присцилла.
– А сейчас, прошу вас, оставьте нас.
– Но...
– майор запнулся, терзаемый дурными предчувствиями.
– Но вы думаете... Конечно, вы не можете сказать месье де Берни ничего такого, чему я не мог бы быть свидетелем, в чем я не смог бы присоединиться к вам. Дорогая Присцилла, это же не более, чем естественно, что я желаю объединиться с вами в выражении...
– Я должна сказать нечто такое, в чем вы, Барт, не сможете присоединиться ко мне, что не касается вас вообще.
Тревога придала лицу майора глупый вид.
– Но, Присцилла, несомненно...
– Ох, пожалуйста, идите! Идите!
– ее тон стал нетерпеливым.
– Очень хорошо, - развел он руками: - Это ваше желание. Месье де Берни, я уверен, не станет злоупотреблять ситуацией. Он будет помнить...
На этот раз его прервал де Берни:
– Единственное злоупотребление, которое нам грозит, это ваше злоупотребление терпением леди.
Немного успокоенный, но крайне не в духе, майор направился к двери.
– Присцилла, я буду поблизости на случай, если понадоблюсь.
– Думаю, не понадобитесь, - последовал ответ.
Когда, наконец, майор ушел, Присцилла подошла к длинному резному рундуку под кормовыми окнами. Она была бледна и заметно взволнована. Де Берни повернулся к ней и ждал, когда она заговорит.
Она села спиной к свету и только тогда подняла на него глаза.
– Шарль, - сказала она тихо, - скажите мне откровенно, почему вы хотите возвратиться на Ямайку на другом корабле?
– Откровенно говоря, потому, - сказал он, - что хочу, наконец, избавить вас от своего присутствия, которым вы, вероятно, пресытились за прошедший месяц.
– Так вот какова ваша откровенность? Вы все еще играете комедию со мной или вообще уже не считаетесь с моими желаниями?
Этот вопрос смутил его. Он погрузил подбородок в кружева и прошелся по каюте.
– Майор Сэндз ясно дал понять, каковы должны быть ваши желания, касающиеся меня.
– Майор Сэндз? ~ в ее тоне появилось легкое недовольство.
– Какое мне дело до майора Сэндза?
– Он всего лишь зеркало мира, к которому вы принадлежите.
– Понятно, - сказала она и затем наступила тишина, которую он не пытался нарушить.
– И это имеет для вас такое значение?
– наконец спросила она,
– Должно иметь, поскольку имеет значение для вас.
– Для меня не имеет.
– А я говорю, имеет, - улыбнулся он немного печально.
– Не забывайте, Присцилла, что майор прав, называя меня пиратом.
– Вы? Пират?
– Я был им, и это клеймо останется на мне.
– Я не признаю этого. А если бы даже и так, мне это совершенно безразлично. Для меня вы - самый храбрый, самый благородный человек, которого я когда-либо знала.
– Вы многого не знаете, - сказал он.
Она взглянула ему прямо в лицо, и снова в их беседе возникла долгая пауза. Затем она отодвинулась к окну, чтобы он не смог заметить появившиеся на ее глазах слезы, и еще немного помолчала, чтобы успокоиться и унять дрожь в голосе.
– Возможно... возможно, я неправильно поняла мотивы вашего перехода на другой корабль. И, может быть, была неправа, желая просить вас остаться.
Он уловил в ее словах легкую заминку, подействовавшую на него как укол шпаги и заставившую его сказать то, что он поклялся себе не говорить никогда.
– Ах, боже мой! Вы вовсе не ошиблись.
– Он подошел к ней и уперся коленом в рундук, на котором она сидела.
– Внимательно выслушайте меня, Присцилла, - сказал он серьезно.
– Я ухожу, потому что, как я говорил вам тогда ночью на берегу, я остаюсь тем, что я есть, а вы - совсем другое дело, Я бегу, как вы и предположили, от вас, бегу ради вас самой. Мне бы не хотелось вызывать у вас сочувствия, поскольку вы, возможно, уже догадались, что я имел самонадеянность полюбить вас. Говорю вам это, словно кладу венок на могилу.
– Я еще не мертва, месье де Берни. И пока я жива, вы имеете определенные права на меня. Только сегодня вы рисковали жизнью ради меня. Не думайте, что я не поняла этого. То, что сказал этот отвратительный сэр Генри, было правдой. Вы убили Лича и смотрели смерти в лицо для того, чтобы гарантировать мне спасение в любом случае.
– Это был мой долг.
– В отношении меня?
– Она повернулась к нему и подняла на него глаза.
– В отношении себя. Чести. Достоинства.
– Честь? Достоинство? У пирата!
– Она рассмеялась сквозь слезы.
– Вы говорите о своей любви, как о самонадеянности. Ну а если я не считаю ее самонадеянностью? Что тогда?
– Тогда? Ну, тогда - мой бог!
– вы сошли с ума.
– А если я согласна быть сумасшедшей? Сознательно, преднамеренно быть сумасшедшей! Будете ли вы мне противоречить?
Его загорелое лицо стало серьезным и немного упрямым. Он торжественно покачал головой.
– Вы пытаете меня очень сильным искушением, - прошептал он.
Она встала и прижалась к нему.
– Вы можете положить конец пытке, отдавшись искушению.
– А потом?
– спросил он ее.
– Если бы мы поженились, ваш мир...
Она закрыла ему рот рукой.
– Если мы поженимся, мой мир станет и твоим, и в нем мы оба найдем счастье.
– Я страшно рад сделать это, - сказал он, обнимая ее.
РЫЦАРЬ ТАВЕРНЫ
1. В ПОХОДЕ
Человек по прозвищу «Рыцарь Таверны» залился зловещим смехом - казалось, это смеется сам Сатана.
Он сидел в желтоватом кругу света, отбрасываемого двумя высокими свечами, подсвечниками которым служили две пустые бутылки из-под вина, и с презрением глядел на молодого человека в черной одежде с бледным лицом и подрагивающими губами, стоящего в углу небольшой комнаты. Он захохотал снова и хриплым пропитым голосом затянул песню. Вытянув длинные ноги, он откинулся в кресле, и его шпоры позвякивали в такт мотиву.