Чертовка
Шрифт:
Замурцев тоже посмотрел. День был туманный, небо низкое, но показалось, что далеко на востоке, на иракской территории, действительно виднелась большая гора, до которой было километров сорок, не меньше. Если бы светило солнце... Он посмотрел: где сейчас солнце?
– и вдруг что-то ударило неприятно изнутри: а час-то? какой сейчас час?
Набежала уже половина четвертого. Это значит, что если тут же, не мешкая - черт с ним, с обедом, тем более, в этой пыльной Хасаке не получится ничего лучше, чем подозрительный шашлык в грязноватой харчевне если, не водя больше хоботом по сторонам и не развешивая уши, броситься к авто, то всё равно в Румейлан, на крайний северо-восток, где он надеялся переночевать на контракте у советских нефтяников, придется ехать полпути в темноте: зимой в эту пору уже в полшестого наползает ночь.
Андрей разыскал Коровникова.
– Ну, Женя, не поминай ни лихом, ни матом.
– -Что-то ты, старичок, говоришь сегодня загадками. Или это опять из Хемингуэя?
– -Просто хочу тихо-тихо убежать. Пора ехать дальше.
– -Куда уж дальше!
– удивился Женя.
– -Есть места, Женя, -сказал Андрей и опять услышал, как где-то внутри него холодные пальцы нажали на клавиши, и зазвучал улетающий в небо тревожащий аккорд. Но Жене ли с его острым носом и быстрыми глазами было об этом рассказывать? Поэтому он только повторил:-Есть места...-и через силу плоско пошутил:-Но это не для прессы.
– -И хорошо, что есть места, -одобрил Коровников.- Езжай с богом. Если тебя хватятся, я успокою.
Собственно говоря, для этого Андрей его и разыскивал.
Потом случайно встретился толстый Юнис, который, очевидно, не узнал Замурцева, потому что спросил по-английски:
– -Всё в порядке? Есть, о чем написать?
– -Превосходно, -польстил ему Андрей.
Очутившись за спиной у Юниса, он свернул в боковой проход между палатками и быстро пошел к ожидающему автомобильному стаду. Подойдя к "Вольво", Андрей невольно вздрогнул: сквозь дымчатые стекла он увидел контуры человеческой фигуры на переднем сиденье.
"Питер!" -истерически пронеслось в голове, но в тот же миг он понял, что тот, кто сидит, не такой громоздкий, как Питер, и вдруг догадался, что это вообще не мужчина.
Уже давно Андрей не испытывал такого изумления, какое ощутил при этом открытии. К большому - главному - удивлению примешивалось малое: каким образом это существо сумело забраться в машину? Впрочем, загадка разъяснилась очень быстро, как только Андрей проверил ручку двери "Вольво": так и есть, забыл запереть. И тут же привычно он послал очередное мысленное проклятие Питеру, несомненному виновнику андреевой рассеянности. Теперь, нос к носу, он узнал и пассажирку: это была Джарус. Она смотрела на Андрея совершенно спокойно всё то время, пока он соображал и не мог сообразить, что сказать, правда, отметив, тем не менее, про себя, что волосы у девушки, как он и подозревал, более светлые, чем казались в палатке - что-то вроде соломы, полежавшей на стерне.
– В чем дело, Джарус?
Взгляд ее остался таким же бесстрастным, и опять он услышал чуть хрипловатую флейту:
– Это твоя машина?
– Моя. Дальше что?
– Отвези меня в город.
– -В какой город? В Хасаке, что ли?
– -Отец мой уехал в город, -ровно прозвучало в "Вольво".
Андрей упал на сиденье и захлопнул дверь.
– -Когда твой отец уехал?
– Три дня назад.
– -Он что, в лагерь не пошел?
– Он привел нас и уехал в город.
– -В какой?
– В город (так же ровно).
– -Зачем? (в мозгу по-русски продолжилось: "черт побери!")
– Он уехал в город.
В её голосе как бы слышалось: это его дела; значит, так надо, раз уехал.
"Ну и ситуация! " -подумал Андрей, и тут же из памяти выскочил ни к селу ни к городу голос Коровникова, мурлыкнувший: "Как у Сартра!"
"У меня, наверное, сейчас такое же напряженное выражение на лице, как у испражняющейся собаки".
Он шумно вздохнул и помолчал, тупо глядя в переднее стекло.
"Черт знает что!"
Уж, наверное, Джарус не ползла к машине по-пластунски. А впрочем, какая разница! На Востоке не подают вида, что видят и знают, что делается у соседа, но видят и знают всё.
Девушки словно не было рядом - так тихо она сидела; ни одна молекула воздуха не сотрясалась от ее присутствия. Андрей не выдержал и чуть скосил глаза. Он снова увидел край темно-зеленого платья, непохожего на тяжелые и широкие одежды бедуинок. Здесь она, здесь, никуда, разумеется, не делась.
Руки привычно лежали на руле. Он вдруг впервые увидел их словно со стороны.
"Я же еще молодой... Откуда жилы такие?.."
И вдруг эти руки будто сами включили зажигание.
"3ачем?
– беспокойно подумал он тут же и даже немного испугался, но мотор не выключил.- Ситуация!.. И голова не вовремя начала болеть..."
Он никогда не хотел признаться себе, что голова начинала болеть именно тогда, когда надо было стать решительным и сильным.
Потом произошла совсем неожиданная вещь: Андрей пробормотал что-то вроде: "Ну ладно, посмотрим", и машина одновременно с этими словами тронулась с места. Он даже не очень успел подумать: а что, собственно, делать с Джарус?
– а может и не подумал вовсе. Да, говоря откровенно, так ли уж странно всё это было? Начиная со вчерашнего вечера, Замурцев воспринимал свою жизнь словно какое-то кино и смотрел на происходящее с туповатым любопытством зрителя, ничему особенно не удивляясь, поскольку в кино всегда что-то должно происходить. Впрочем, разве плохо, если что-нибудь происходит? Неужели лучше всё время смотреть только чужое кино?
На самом дне сознания какой-то воробей всё же чирикнул: "И что? Что потом-то?" - но от привычного дурманящего арпеджио, в волнах которого снова начали вставать воспетые Муликовым горы, обессилели и умолкли спасительные инстинкты загранработника, и "Вольво", доползя до асфальта, стала набирать скорость.
– -Ты знаешь, куда я еду?
– оживившись, спросил он почти как ребенок, которому пообещали купить игрушку.- Я в такие чудесные места еду, где горы...-тут он осекся, сообразив, что Джарус, скорее всего, глубоко безразличны все эти чудесные места, а, может, она точно в таких родилась и выросла, и ей они - как ему какой-нибудь пруд в Желябове. Но, не в силах остановиться, он докончил по-русски: -Горы лиловые, понятно? Никогда я не видел лиловых гор.
Девушка никак не отреагировала на его слова, так же безучастно она смотрела вперед.
"Что я несу!.. Тем более, она, наверное, страшно тупа!"
Дальше он вел молча, правда, время от времени невольно взглядывал на профиль, чуть подпорченный горбинкой носа. М-да, конечно, не голова Валькирии на теле Афродиты... Приз за телекрасоту, как сказал бы Петруня, она бы не получила.
В конце концов на глаза случайно попались часы, и он чуть не обругал себя вслух: а новости-то, олух, новости совсем забыл слушать??