Чертовка
Шрифт:
– Эндрю, ты ведь говоришь по-арабски?
– -Говорю.
– О! Великолепно! Ты не окажешь мне любезность? Я хочу тут поговорить в одной палатке. Какой-то тип предложил мне свои услуги, но я ему не доверяю.
– -Такой - с лицом, похожим на джип? Я его тоже заметил.
– -Похожий на... что?
– -На джип.
– А... ну да. Ха-ха. В общем, ты согласен?
– Боюсь, что они не понимают по-арабски, это ведь курды.
– Да-да, я догадался, что что-то не так. Но с одной девушкой мне удалось кое-как объясниться, она вроде говорит по-арабски.
– -Ну, только
– -Они вон там, в крайней палатке... Я ничего не понял, Эндрю, у того человека в белом: сначала он сказал, что бежали потому, что бомбили американцы, потом - что бежали потому, что боялись иракцев...
– У нас говорят, Питер: Восток - дело...
– как там будет по-английски "тонкое"?
– такое... как бы тебе объяснить... специфическое.
– Да, теперь я вижу, Эндрю... Вот мы и там, где нас ждут. Ныряй.
В палатке было сумрачно, и Андрей не сразу увидел, что здесь находится целая семья - пять или шесть человек. В глубине сидела пожилая полная курдка, похожая на ватную бабу, которыми в России накрывают заварные чайники. Перед ней безмолвно таращились на гостей несколько детишек. Еще ближе сидели мальчик и девочка постарше.
– Мархаба {Здравствуйте. (араб.)}, -сказал Замурцев, опускаясь на корточки, -Кто из них твой переводчик, Питер?
– Она, -сказал англичанин.
– Ага. И как тебя зовут? (это уже по-арабски)
– Джарус.
Голос был виолончельный, немного с надломом, и Андрей вдруг увидел, что перед ним не девочка, а девушка лет 16-ти, а может 18-ти, в этих южных странах у возраста другие приметы. У нее было правильное, почти европейское лицо, куда Азия все-таки бросила свою горсть: впечатление чуть портили слишком близко сошедшиеся брови. Но зато волосы были как у кинозвезды, правда, в меру растрепанные, вьющиеся на концах крупным зигзагом. В палатке они казались табачного цвета, но на самом деле были, вероятно, светлее.
Андрей опять вопросительно повернулся к Питеру.
– -Что теперь?
– Спроси, Эндрю: они одна семья?
Замурцев позвал:
– Джарус.
Хотя, может быть, он не расслышал точно, и ее имя звучало не совсем так, но она отозвалась:
– Что?
– -Это твоя мать?
– -Да, и сестры. А это брат, Али.
– -Как зовут мать?
– спросил Питер, что-то записывая в блокнот, хотя записывать было вроде бы совершенно нечего.
– Хаззу. А сестры - Захра и Нура.
– -Пусть спросит мать, почему они все бежали из Ирака, -велел Питер.
Курдка коротко ответила, и Джарус перевела:
– -Не знаю.
– Как?
– растерялся Андрей.
– -Она говорит: не знаю, -повторила девушка бесстрастным голосом.
– -Глупость какая, как она может не знать!
– раздраженно сказал Питер.
Андрей пожал плечами. Он всё-таки провел на Востоке уже несколько лет и в этой палатке ощущал себя где-то посередине между её неадекватно реагирующими обитателями и навязчиво конкретным Питером. И, пока англичанин недоумевал, он вставил свой собственный вопрос:-- Откуда ты знаешь арабский, Джарус?
– -Я ходила в школу, -сказала она и стала поправлять волосы рукой, на которой болтался тонкий золотой браслет. Замурцеву показалось, что в тот же миг она вдруг совершенно забыла и про него и про Питера, сидящих на корточках в жидком сумраке палатки.
– -Спроси, Эндрю: видели ли они бомбежки?
– наконец пришел в себя англичанин.
Молчание. Потом Андрей услышал уже знакомое: "Нэ заним" - "Не знаю".
– -Бред какой-то! Как это: не знает, видела или нет?? Ужасные люди, как с ними разговаривать!.. Я надеюсь, она хоть сможет сказать, что они теперь собираются делать?
– Слава богу, здесь всё есть, -перевела ответ Джарус.
– -Где всё есть?
– сказал Питер, растерянно озираясь.- Я же не об этом... В общем, ясно. Спасибо за помощь, Эндрю.
К нему снова вернулась бодрая английская самоуверенность.
– Привет!
– сказал он Замурцеву и даже наградил милого русского дружеским ударом ладони по плечу.- Интервью закончено, скажи, что я их всех благодарю,- и, не дожидаясь перевода, полез из палатки, блеснув очками.
– -Господин благодарит, -сказал Андрей.
Он еще несколько мгновений сидел на корточках в неуютном сумраке, ощущая, будучи человеком, отравленным Востоком, что в посещении не хватает заключительного штриха, какого-нибудь простенького, в меру лицемерного пожелания, вроде: да поможет вам Аллах! Странная всё-таки получилась встреча двух цивилизаций, невнятная и бестолковая. В конце концов Андрей решил, что ни к чему стараться за англичанина, и, буркнув "Хатркум" {До свидания. (араб.)}, тоже вылез наружу.
Мимо как раз шел, хищно оглядываясь, ищущий "фактурку" Непеев и вполоборота втолковывал оператору Саше:
– -Ступни мои, ступни засними крупным планом, как они идут по песку вдоль палаток. Тяжесть притяжения, трудная земная поступь человека, груз бытия... Схватил? Сделай так же, как мы снимали в Дахране...
"...и в Ливане, и на Синае", -продолжил про себя Андрей. Программу "Время" он иногда заходил посмотреть в торгпредство.
Непеев, волоча груз бытия, прошел мимо, посматривая время от времени, ловит ли Саша камерой его каблуки, и в пустом холодном воздухе всё всплывал его голос:
– А как место называется, ты запомнил?
– -Не то Холь, не то Гуль, -отвечал Саша.
– -А "эль" там было в начале? Я же тебя просил запомнить...
Андрей пошел наугад вдоль палаток. Журналисты разбежались по лагерю, как цыплята по грядкам, как будто пытались найти какой-то спрятанный приз, хотя даже непрофессионалу Замурцеву было ясно, что искать здесь больше нечего.
Ему попался Леша Худомлинский, небрежно открывающий секреты Востока паре иностранцев:
– Если из Синджара, то это курды-езиды. Езидам в могилу кладут деньгу, хлеб, сыр и дубинку. Когда приходит ангел за расчетом, покойник предлагает ему сначала деньги, чтобы отвязаться, потом еду, а если и от еды откажется, то пускает в ход дубинку... А вот если юноша хочет полюбоваться девушкой-езидкой, то ему надо просто начертить вокруг нее круг, и она не имеет права из него уйти, пока юноша не позволит... (Явно прихватывает Леша, подумал Андрей) Вон, кстати, видна гора Синджар, из тех мест эти езиды и пришли...