Чертовка
Шрифт:
Оказалось, ехать было недалеко. Всего сорок километров по усеянной валунами пустынной степи, где слева торчал давно умерший черный вулкан, и Андрея очень интересовало, та ли это "шляпа", что была так здорово видна на подъезде к Хасаке, или уже другая. Наконец, потревожив белесую пыль, кавалькада пролетела деревню, поднимая в воздух старые целлофановые пакеты и будоража мальчишек, а дальше асфальт пошел уже свежий, лоснящийся, как аккуратно намазанная черная икра, и по нему ехали еще некоторое время, пока не увидели впереди зеленые ряды палаток лагеря. Автомашины
Черное пальто губернатора находилось уже на бугорке, и ветер импозантно распахивал его полу. Там же, рядом, пара грузных военных, несколько штатских и переводчик терпеливо ждали, пока подойдут те, ради которых и была затеяна вся эта суета.
Толпа журналистов, не спеша, тянулась от машин к пригорку; операторы, тащившие на плечах громоздкие видеокамеры, напоминали почему-то то ли роботов, то ли каких-то марсианских слонов. Рыхлая людская масса понемногу спрессовалась вокруг губернатора и его свиты. Надо отдать губернатору должное - все это время у него с лица не сходило самое благожелательное выражение, как будто он находил весьма приятным стоять на ветру в этом заброшенном месте перед скопищем довольно неряшливо одетых людей, сующих ему в самое лицо диктофоны.
– Приветствую мировую прессу, -наконец сказал губернатор, и следом за арабской речью поплыл бесцветный голос переводчика.- Добро пожаловать на землю провинции Хасаке!
Щелканье и свист фотокамер; телевизионщики со своими громоздкими ящиками медленно поворачивались в разные стороны, как портовые краны... нет, все-таки как озирающиеся слоны.
– ...Лагерь создан в благоприятном месте... обеспечена подводка электричества и воды... пятьсот палаток... сейчас здесь находится 31 беженец: 24 ребенка, 6 женщин и один мужчина (гул оживления в толпе журналистов), они перешли иракскую границу позавчера...
Губернатор говорил, а ветер относил. Когда он закончил, начал говорить один из сопровождающей свиты, оказавшийся комиссаром-французом из Комитета ООН по делам беженцев, UNRWA , мсье Жак Дебель, который сообщил, что вообще-то из Ирака ожидалась большая группа работавших там по контракту вьетнамцев, но те отчего-то не прибыли, поэтому прессе и телевидению придется ограничиться теми, кто есть. Все они живы-здоровы, а что касается наступивших холодов, то UNRWA раздал дополнительные одеяла и потребовал от сирийских властей обеспечить каждую палатку мазутной печкой.
Затем из толпы губернатору задали несколько в меру дурацких вопросов.
Скоро сирийцу надоели вопросы, он стал отвечать двумя словами на десять - и вся толпа как бы сама собой двинулась к лагерю, слегка увязая в местами рыхловатом грунте.
Лагерь был пуст, только в дальнем конце у крайних палаток, поджидая слегка подмерзшую прессу, стояли несколько фигур, и ветер трепал их длинные одежды. Все фигуры были цветные, лишь одна - белая, оказавшаяся тем самым обещанным "одним мужчиной".
Телевизионщики увлеклись видами постиранного белья, развешанного меж палаток, цветастыми женщинами, которые с кокетливой уступкой обычаям прикрывали лицо, и их туповатыми ребятишками, нисколько не робеющими перед камерами. Те же, кого кормили блокнот и диктофон, быстро обнаружили, что экзотические дамы на все языки, включая арабский, отвечают хихиканьем. Поэтому пишущая пресса покорно пошла к белой галабии, куда приглашал переводчик.
Когда посыпались вопросы, беженец, воодушевленный собравшейся вокруг него толпой из белых людей и японцев, заговорил с сильным акцентом иракской глубинки, так что Замурцев понимал не всё, и даже переводчик, похоже, временами смотрел на своего подопечного с напряжением.
– Мы из Мосула... район Торбука, округ Синджар. Мы из племени сомога, хотим избавиться от диктатора Саддама, для которого нет ничего святого... Мое имя Халиль Хасан Али, из Торбука мы, из Торбука, племя сомога...
– -Узнайте у него, много ли разрушений в Ираке?.. Видел ли он вообще бомбежки?.. Страшно ли было во время налетов?
– спрашивали из толпы.
– -Много разрушений... всё разрушено! Много постов на дорогах, не дают идти к границе и нас убивают. Мы ночью перешли на ослах. Если бы дороги были открыты, все бы убежали!..
– А сам-то он, сам видел, как бомбили?
– настаивал кто-то настырный.
– Слава богу, не видел, и дом цел, но всё бросил, и стадо тоже... Дети со мной пришли и жена. Четыре одеяла только вот взяли... Ночью убежали, потому что Саддам убивает народ...
– Так вы бежали от войны или от Саддама?
– не выдержав, рявкнул Коровников, и Халиль из племени сомога зачастил еще быстрее, согласно кивая:
– Много, много разрушено, кругом всё было разрушено. В Ираке всё от Саддама. Все хотели уйти, зачем в Ираке умирать? Иракцы нас убивают, а здесь нам хорошо...
– Дурдом какой-то, -пробурчал Коровников,- не поймешь толком, чего говорит, -и, подвинувшись поближе к пресс-атташе, многозначительно добавил: -Обстановочка, как у Сартра, а?
Стурдов ничего не ответил, только с непроницаемым лицом молча покосился на острый коровниковский нос, горевший на ветру морковкой.
– М-да... чистый Сартр!
– на всякий случай еще раз сказал тoт.
Разочарованные журналисты стали разбредаться по почти пустому лагерю в тщетной надежде всё же чем-то поживиться. Мимо Андрея прошел Худомлинский, несколько небрежно объясняя Непееву и оператору Саше:
– ...Это же курды, старичок, а раз из Синджара, значит еще и езиды такая секта, которая себя считает отдельным народом. Хотя это всё равно что сказать: национальность - коммунист...
Андрей медленно пошел вдоль палаток. Несколько женщин всё еще стояли снаружи - то ли из любопытства, то ли им так велели; дети, продрогнув, уже позалезали внутрь брезентовых утроб и выглядывали из-за пологов.
– -Эндрю!
С этим возгласом приближался ненавистный Питер, сделав дружелюбное лицо.