Четверо с базарной площади
Шрифт:
Хозяйская собака немножко полаяла во дворе и стихла.
Генке было проще. Он забрался в палисадник углового дома, наискосок от дома № 8, и за частым штакетником мог чувствовать себя свободнее. Сквозь щелку в ставнях едва пробивался свет, и увидеть Генку хозяева не могли.
Связи между приятелями не было, договорились поэтому действовать пока на свой страх и риск — то есть каждый ориентируясь на собственные возможности, но ни в коем случае не рисковать напрасно.
Встречу Генка назначил на Калужской,
Мимо Генки в одном и в другом направлении прошло за все время человек двадцать. Но дом № 8 никого не интересовал. Он стоял как вымерший, — темный за ставнями и молчаливый.
Встретились в двенадцать часов продрогшие до того, что зуб на зуб не попадал. Вечер пропал зря.
Всю дорогу до дома бежали и немножко этим согрелись. Слива поджидал их. Но путешествие его оказалось таким же безрезультатным.
И второй вечер не дал им ничего нового… А в среду…
Казна растет
В среду Слива наколдовал себе своим подозрительным насморком что-то похожее на ангину.
Если учесть, что в первую половину дня среды, то есть в то время, когда приятели должны сидеть на уроках, на базаре шумит точно такая же, как в воскресенье, толкучка, то станет понятным, что ангина Сливы была драгоценнее всех насморков на земле.
Хорошо быть болезненным.
Долго объяснять Сливе его задачу не пришлось. Генка, забежав утром и выслушав объяснение Сливиной матери, что болезни происходят от долгих блужданий по вечерам, незаметно ткнул пальцем в сторону базара.
Слива кивнул, выглядывая из-под одеяла. Уж до начала занятий он пролежит — на то и везет человеку, чтобы не упускать везенья.
В школе Фат и Генка сели за одну парту, гадая потихоньку, увидит Слива кого-нибудь, или ему просто-напросто не удастся сбежать из дому.
К занятиям они на этот раз чуточку подготовились и почти хотели, чтобы их вызвали к доске. Но, как оказалось, труд их пропал даром.
Мысли обоих на предпоследнем уроке вертелись то вокруг Сливы, то вокруг мужика в болотных сапогах, то около дома № 8, где проживал Дроля…
А на переменке вбежала принаряженная Тося с красными полосками председателя на рукаве и, потряхивая своим голубым бантом, объявила, что после уроков состоится сбор: выборы делегатов на городской слет.
На лице Фата появилось кислое выражение.
— Всем быть обязательно! — сказала Тося и глянула почему-то на заднюю парту, словно бы только здесь могли скрываться желающие убежать.
«Это быстро», — написал Генка на оборотной стороне тетради по алгебре.
Фат прочитал и не ответил.
Во время голосования они сидели на самой последней скамейке,
Своих фамилий, как и следовало ожидать, ни тот, ни другой не услышал.
Генка боялся, что выдвинут Сливу, который почти напросился, говоря тогда с Тосей о первомайском транспаранте. Но Генкино опасение оказалось напрасным. Избрали других, и опять Лию с Тосей.
А вот что тем временем происходило со Сливой.
Туго обмотав горло бинтами и ватой, Слива часам к двенадцати дня доказал матери, что больным совершенно необходим свежий воздух, и даже нашел в учебнике по литературе какую-то цитату в подтверждение своей правоты.
Мать не выдержала и разрешила прогуляться «одну секунду».
И скоро Слива уже толкался на базаре, выискивая знакомые лица. Теперь ему не надо было то и дело задирать голову, так как толстый медицинский ошейник вовсе не давал опускать ее.
Дроля, возможно, и появлялся на толкучке, но Слива в прошлый раз как следует не разглядел его.
Банника не заметил.
Вдруг показалось, что мелькнул впереди мужик в телогрейке с разорванным хлястиком, но Слива его тут же потерял. Ничего не оставалось, как вернуться на прежний пост — у карт.
— Салют студенту! — радостно приветствовал его щербатый. — Не учишься разве?
— Учусь, — ответил Слива. — Горло заболело.
— Фортуна помогает! Это правильно… На базаре часто бываешь?
— Бываю, — неопределенно ответил Слива. И показал на бывший монастырь: — Живу вот здесь.
— Тогда ясно! — ответил парень, как будто его вполне удовлетворило объяснение Сливы. — Гляди пока. Скоро я сматываю удочки.
И Слива глядел.
Потом щербатый, посмотрев на тяжелые карманные часы, решительно убрал карты и поднялся.
— Бери! — кивнул он на табурет и скамейку, как если бы договорился уже, что Слива будет постоянно носить их за ним.
Пятидесятилетняя Машутка не впустила их на этот раз, с трудом подыскали другой киоск.
Принимая от щербатого парня новую рублевку, Слива уже не мучился угрызениями совести: не для себя ведь — для общей казны, на общее дело.
— Хочешь заработать еще пару хрустов? — неожиданно спросил парень.
Слива заморгал.
Щербатый снова поглядел на часы.
— У меня сейчас есть еще кое-какие дела… А вот, ну примерно как начнет темнеть, приходи на угол Капранова и Салавата Юлаева… Знаешь? Надо тетушке отнести кой-что, а мне несподручно. Лады?
Слива кивнул, насколько это позволял ему ошейник.
— Ну и добро. Пока!
Слива думал, он опять побежит к Арсеньичу, но щербатый пошел сразу на выход. Возможно, потому, что возле Арсеньича еще толпился народ.