Четвертая Беты
Шрифт:
— Наплевать на все и уехать. В пустыню.
— Маран! Люди тебе поверили.
— Ничего, Дор их разуверит.
— Маран!
— Все! Давай спать.
Дан проснулся от звука голосов в соседней комнате.
— Опомнись, Маран! Или ты и вправду думаешь, что за тобой народ? Те несколько десятков тысяч, которые вам удалось собрать на Главной площади…
— Пятьсот.
— Пятьсот?
— Тысяч. Половина взрослого населения Бакны.
— Пусть пятьсот. Что такое пятьсот тысяч в стране с населением в сорок миллионов…
— Тридцать семь.
— Что ты меня без конца перебиваешь?
— Уточняю.
— Это не существенно.
— Существенно. Эти три миллиона, пропавшие за пятнадцать лет… два с половиной, если вычесть военные потери… Два с половиной миллиона человек ушли в небытие в результате вашей деятельности.
— Чьей деятельности? — ядовито переспросил собеседник Марана. — Я не ослышался?
— Нашей. Нашей общей деятельности, — после секундной паузы сказал Маран хмуро.
— Нет, дорогой мой, — прошипел тот, — не примазывайся к большому делу. Я давно тебя раскусил, Маран… только вот улик собрать не мог, слишком ловко ты заметаешь следы. Но меня ты не проведешь. Слишком много странностей возникало в твоем ведомстве в последние два-три года. Куда, например, пропали свидетели по делу «двадцати восьми»? Как могло случиться, что год назад осужденный на смертную казнь без отсрочки лидер группы «Принципы» Серт Гала, бесследно исчезнув по дороге из суда в тюрьму, на прошлой неделе вдруг выныривает в провинции на многотысячном митинге и требует расследования деятельности Изия Гранита? Каким образом картина Вениты, подлежащая по приговору сожжению, оказалась на стене твоего кабинета? А где сам Венита? Месяц назад в издательство Лиги принесли полтора десятка книг с твоей личной запиской. Как сохранились эти книги, ведь они были изъяты и должны были быть уничтожены… все эти грязные пасквили! А куда делись улики по делу Третьей Военной школы? Я тебе приведу еще сотню примеров, я давным-давно догадался, что ты предатель, но Изий не послушался меня, не захотел поверить… «Маран не боится меня, значит, не боится никого. Если что — вы, трусы, попрячетесь в щели, а он меня прикроет»… Ему казалось, что он очень предусмотрителен, он только не предусмотрел, что верности ты предпочтешь власть…
— Ближе к делу, Лайва!
Дан подскочил от неожиданности. Лайва! Неужели тот самый?
— Изволь. Я пришел к тебе с предложением. Мы…
— Кто это «мы»? — спросил Маран небрежно.
— Мы — это Правление Лиги, — гордо ответил тот.
— Все?
— Почти. Не заблуждайся. За тебя только двое.
— И чрезвычайный статус.
— Статус можно отменить.
— Члены Правления тоже не вечны. Или ты думаешь, что от них нельзя избавиться?
— Отменить статус проще.
— А вы попробуйте, — голос Марана звучал насмешливо.
— Маран! Мы отдаем тебе должное. Признаться, дело ты обделал ловко, выжал из ситуации максимум возможного… и невозможного. Кто бы мог подумать, что маленький промах обернется государственным переворотом…
— Не слишком ли громко сказано? Если я правильно помню, вы сами меня избрали. Или я что-то путаю?
— О нет! Мы избрали. Абсолютно добровольно, с великой радостью выбрали Главой Лиги члена Правления без права решающего голоса, — саркастически сказал Лайва. — И с полным восторгом и воодушевлением вложили ему в руки оружие, которое позволяет плевать на наши мнения и пожелания. Но к делу! Признавая твои… гм… способности, мы не возражаем против того, чтобы ты оставался на посту Главы Лиги. Но взамен ты должен выполнить наши условия.
— Какие?
— Добровольно отказаться от чрезвычайного статуса и вернуться к нормальной работе.
— Что вы понимаете под нормальной работой?
— Коллегиальное руководство, как, кстати, положено по Уставу Лиги, составленному Роном Львом, которого ты так высоко чтишь. При Изии, если ты помнишь, членов Правления с решающим голосом было восемь, при этом у Изия два голоса, то есть всего девять, для удобства голосования. Сейчас нас десять, при этом два голоса у тебя, всего одиннадцать. Нас это положение устраивает.
— Еще бы. Ведь в этом положении у вас семь голосов, а у нас всего четыре. Я добровольно отказываюсь от статуса и становлюсь… куклой-пустышкой. Предлагаю решения для собственного удовольствия, ибо дальше Правления они не пойдут.
— Почему же? Если ты предложишь что-то разумное, мы тебя поддержим.
— О! Ваши условия слишком комфортны для меня. Пожалуй, я и вовсе воздержусь от предложений. Зачем? Достаточно и того, что мой портрет будет красоваться на каждом углу — будет ведь?.. и каждое мое слово будет повторяться тысячекратно — конечно, если оно окажется в должной степени бездумным и безвредным. И все-таки боюсь, что я не гожусь в идолы… при всей своей фотогеничности.
— Между прочим, я не шучу. И еще одно. Перед тем, как мы придем к соглашению, маленькое предварительное условие.
— Не слишком ли много условий вы мне ставите, дорогой друг? — тон Марана стал до невозможности язвительным. — Ладно, выкладывай.
— Мне стало известно, что к тебе попали архивы Высшего Суда.
— Ах вот оно что!..
— Мы не предлагаем тебе передать их нам. Нет. Но они должны быть уничтожены. У меня на глазах.
— Только и всего?
— Только.
— Нет.
Шутки кончились, но Дан понял это раньше, чем Лайва, тот еще переспросил недоверчиво:
— Нет?
— Нет. Ни за что. Никогда.
— Советую тебе подумать, — сказал Лайва с угрозой.
— Спасибо за совет, — холодно ответил Маран.
— Смотри, не прогадай. В конце концов, это всего лишь бумаги. Вряд ли ты сможешь получить за них больше.
Маран усмехнулся.
— Получил бы, если б собирался ими торговать.
— А что ты?..
Лайва умолк, потом медленно произнес:
— До меня дошло… Ходят всякие слухи о твоих намерениях. Я им, конечно, не верю…
— А зря.
— Маран! Предупреждаю! Если ты посмеешь обнародовать хоть один документ из этого архива, ты… Мы заставим тебя пожалеть об этом!
— Валяйте, дерзайте.
— Ты забываешь, что ты один против всех. Мы можем договориться и объявить, что и ты входил в состав Суда.
— Под каждым из этих документов стоит подпись, — заметил Маран невозмутимо. — И ни одной моей.