Четвертая Беты

Маркосян-Каспер Гоар

— Дан? Что ты тут делаешь? — Маран стоял рядом со скамейкой, словно материализовался из воздуха, Дан не видел и не слышал, как он подошел. — Я уже стал волноваться, думал, ты угробился где-нибудь на повороте.

— Боялся, что придется держать за меня ответ? — усмехнулся Дан.

— Дурак ты, — сказал Маран холодно.

Дан смутился.

— Извини.

— И чего ты тут сидишь?

Дан на секунду замялся…

— Откровенно говоря, я поднимался наверх. Вошел, услышал голоса и…

Маран пытливо взглянул на него,

но ничего не сказал, а молча сел рядом.

Пока Дан лихорадочно прикидывал, стоит ли признаваться, что он подслушал часть разговора, из-за обступавших посыпанную песком дорожку кустов каоры вышла и остановилась перед ними невысокая — Дан только теперь увидел, что рост у нее ниже среднего, тоненькая женщина. В руках у нее было несколько сплошь усыпанных белыми бутончиками веток, наверно, только что отломанных, потому она и отстала, понял Дан и особо отметил тот факт, что Маран собиранием цветов заняться не соизволил, из принципа, что ли…

— Лана, это Дан. Мой друг, — сказал Маран, не двигаясь. — Дан, это Лана.

Дан встал и поклонился, правда, он не знал, следует ли это делать, он обнаружил, что его впервые здесь официально знакомят с женщиной. Наверно, не следует? Маран тоже поднялся и смотрел на него с веселой улыбкой.

— Ну что ж, Дан. Я провожу Лану, а ты иди спать.

— Зачем? — запротестовал Дан. — Не надо, я не хочу спать. И потом, я могу переночевать где-нибудь…

— Иди, иди.

Дан хотел было дождаться Марана, но четырехчасовое пребывание за рулем тяжелой в управлении для избалованного совершенной техникой землянина машины, видимо, выцедило из него все силы, он вымылся и лег, решив ждать лежа, и тут же уснул с ощущением недосказанности.

С тем же ощущением он проснулся утром, сунулся к Марану и, обнаружив того еще в постели, правда, не сибаритствовавшего, а сосредоточенно читавшего какой-то толстый том, выпалил:

— Извини, но я вчера подслушал часть вашего разговора. Стыдно, конечно, но подслушал. Сам не знаю, что на меня нашло. Каюсь.

Маран отложил свой фолиант.

— Какую часть? — поинтересовался он спокойно.

— Боюсь, что немалую.

Маран, неопределенно хмыкнув, снова взялся за книгу.

— А знаешь, она красивая, — неожиданно для себя сказал Дан после долгой паузы.

— Кто? — рассеянно спросил Маран.

— Она, Лана.

— А… Да, пожалуй.

— И это все, что ты можешь сказать?

Маран снова оторвался от книги.

— А что, Дан, у вас на Земле принято широко обсуждать всякие женские достоинства?

— Я не об этом, — оскорбился Дан.

— О чем же?

— Странный ты человек, Маран. Неужели тебе не приятно быть любимым красивой женщиной?

Маран захлопнул тяжелый том и запустил им в стену.

— Ну и дребедень! Ни одного разумного суждения! Наша наука так же страдает галлюцинациями, как и политика… Как ты сказал? Быть. Любимым. Красивой. Женщиной, — раздельно, словно пробуя слова на вкус, проговорил он, повернулся на бок и уставился на Дана. — Спорим, когда ты с подобным самодовольным выражением лица думаешь о любви красивой женщины, в роли этой женщины ты видишь Нику. Так?

— Конечно.

— А ты представь, что тебя любит другая красивая женщина. Посторонняя.

— Но у меня есть Ника. А у тебя ведь никого нет.

— Ну и что?

— Как «ну и что»? Ты человек свободный, почему бы тебе не позволить себя любить?

— Видишь ли, Дан, любовь женщины налагает обязательства.

— Какие обязательства? — удивился Дан. — Разве ты за ней ухаживал? Уговаривал, обольщал?

Маран проницательно взглянул на него.

— Ты так не думаешь.

— Почему?.. Вообще-то верно, не думаю. Но навязывать себя… тоже, знаешь…

— Хочешь, расскажу тебе одну историю? — предложил Маран. — Или тебе надоели наши истории? Нет? Это было в древнейшие времена. На территории Бакнии существовало несколько первобытных государств, и крупнейшее из них — по преданию, именно от его народа пошли бакны, как таковые, исповедовало настоящий культ… мужской силы, что ли? Мужчинам там полагалось иметь массу всяческих типично мужских достоинств, действовал кодекс чести, доблести, прямоты в речах и делах и еще бог весть чего. Позднее, когда сложилось кевзэ… помнишь, я тебе говорил насчет древнебакнианской системы физических упражнений?.. туда вошло это понимание мужского начала, потому-то Изий кевзэ и запретил, его не устраивал кодекс, согласно которому предательство, например, или доносительство считались преступлениями против чести… И вот наряду с прочим… Как бы это? В общем, если какой-либо женщине взбредало в голову полюбить или просто пожелать какого угодно мужчину, тот обязан был удовлетворить ее желание, иначе подвергался публичному осмеянию.

— Оригинально. А если этот мужчина любил другую женщину?

— Это не имело значения. Считалось, что та, другая, ничего не теряет. Как-никак она оставалась при своем праве и на этого мужчину, и на любого другого.

— А как насчет наоборот? Ну если не женщина, а мужчина воспылал…

— Экий ты, право, — засмеялся Маран. — Непременно хочешь и себе урвать кусочек. Нет, «насчет наоборот» ничего не было.

— И что же? Надеюсь, ты не ревностный блюститель старинного обычая?

— Ну ревностный не ревностный, но, в принципе, этот обычай некогда лег в основу взаимоотношений полов в Бакнии.

— Но тогда, выходит, в любви у вас должны объясняться женщины? — Дан был поражен.

— Так и было. Много веков. Но теперь этому перестали придавать значение. У вас, насколько я понимаю, не так?

— Не так. Хотя сейчас не обращают особого внимания на соблюдение старых обычаев, но все же представляется более естественным, когда активную роль берет на себя мужчина.