Четвертая Беты

Маркосян-Каспер Гоар

— Шесть на шесть, — сказал Дан.

— Вот! Конечно, Мита они провалят, для них Мит — это моя тень. Но возражать против такой замены в принципе — не посмеют, должностью Начальника Внутренней Охраны всегда распоряжался Глава Лиги. И тогда я подсуну им… Лета! Он уже полгода сидит в Вагре, что он из моей команды, вряд ли кто-то из них знает, во всяком случае, достоверных сведений у них быть не может, темная лошадка… Должно получиться! Начнем с этого.

Он снова нажал на клавишу.

— Нила! Отложи все в сторону, срочно собирай Правление. Я буду через пятнадцать минут.

Он выключил аппарат и подмигнул Дану:

— Ну что, Дан? Повоюем?

Поле Ночных Теней

лежало к северо-западу от Крепости. Узкое и длинное, одной стороной оно касалось подножья сиреневых гор, другой подступало к окраине города, а на западе уходило за горизонт. По всему полю буйно росли полевые цветы, в отличие от земных, пышные и яркие. И высокие, выше колена… последнее, впрочем, чисто теоретически, ибо на поле никого не было, собравшаяся вскоре после восхода солнца огромная толпа теснилась у окраинных домов или под сохранившимися там и тут остатками городских стен, теснилась, возможно, не по собственной воле, так как вдоль границы поля цепью стояли охранники, а возможно, и по собственной, так как охранники были немногочисленны и безоружны, они ограничивались замечаниями или объявлениями. Дана поражала необычайная сдержанность людей, большей частью молчавших или переговаривавшихся шепотом… правда, он уже знал что это за поле… и все равно было слишком тихо, особенно, если учесть, что многие из присутствующих представляли здесь ту шумную, ночную толпу… Да, приглашение Марана было принято… конечно, запомнить ночных бузотеров в лицо было мудрено даже при фотографической памяти Дана, но они угадывались по скептическим усмешкам, откровенному недоверию в глазах, пренебрежительным полуулыбочкам.

Он невольно посмотрел на молча стоявшего рядом Марана — как ему эти лица? Но тот был непроницаем.

— Пора, — тихо сказал из-за спины Мит, он стоял чуть позади, у шершавой поверхности крепостной стены.

— Пожалуй, — Маран сбежал на тропинку и, никого не дожидаясь, пошел вниз к собравшимся в полусотне метров людям. Дан нагнал его уже внизу.

Маран вошел в толпу, его пропустили к кромке поля. Никаких усилителей не было, но его размеренный голос отчетливо прозвучал в неправдоподобной тишине.

— Мы остановились на том, что Изия оклеветали. Что ж, поговорим об Изии. Большинство из вас знает, почему это поле прозвали Полем Ночных Теней. Много лет подряд здесь, за забором… сейчас его нет, но те, кто живет поблизости, должны его помнить… по ночам что-то происходило. Что именно? Вам, конечно, известны слухи, ходившие по городу? Так вот, все это правда. На этом поле хоронили или, правильнее сказать, зарывали трупы казненных и замученных в подвалах Крепости. Кто не верит мне на слово, берите лопаты и копайте. Вон лопаты, под стеной.

— А где?.. — начал кто-то из толпы и запнулся.

— Что? Могилы? Везде.

Маран отошел в сторону и сел на один из валунов, усыпавших склон некрутого подъема к стенам Крепости. Дан остался стоять у кромки поля.

Прошло несколько минут — никакого движения, только стоявшие кучкой в нескольких шагах от Дана молодые люди тихо переговаривались. Наконец они, видимо, пришли к единому мнению, так как двое из них побежали туда, где грудой были свалены лопаты. Один, самый прыткий, взял первую попавшуюся, вышел на поле и, не выбирая места, слегка картинно вонзил ее в землю. Остальные сосредоточенно следили за ним. Ждать пришлось недолго, перекидав совсем немного легко поддающейся, несмотря на довольно густую траву, земли, юноша… на вид ему было лет девятнадцать-двадцать, не больше… вдруг испустил пронзительный вопль и выронил лопату. Дан подошел одним из первых, взглянул — из-под земли на него смотрело страшное, тронутое тлением, изуродованное лицо. Он сам еле сдержал крик, отшатнулся и, с трудом превозмогая внезапную слабость, стал пробиваться сквозь плотное кольцо набежавших людей.

Он подошел к Марану одновременно с Поэтом, вдруг возникшим откуда-то, до сих пор его видно не было.

— Зря ты это затеял, — проговорил Поэт хрипло, — зря, Маран, зря… Ради… неважно!.. ради каких угодно целей тревожить останки? Мало им было Изия? А теперь от нас покоя нет. Хоть после смерти можно б оставить их в покое, а?

Верно, торопливо подумал Дан, верно. Он словно вновь увидел обращенное к небу мертвое лицо. Выражение укора… Кого оно укоряло — палачей? Или тех, кто…

— Покой мертвых, — возразил Маран резко, — не важнее спасения живых.

— Нельзя спасать живых ценой… — начал Поэт, но Маран перебил его.

— Мы должны оторвать от них молодежь, ведь они тянут к себе молодежь, неужели ты этого не видишь? Если молодежь пойдет за ними, грош цена и нам, и всему, что мы пытаемся сделать.

И то верно, мысленно согласился Дан и смутился — что я, право, как флюгер…

— Молодежь сама поймет, что к чему.

— Чтобы понять, надо знать. Я помню себя в двадцать лет.

Поэт махнул рукой.

— Поступай, как знаешь.

Дан снова повернулся к полю. Он увидел рассыпавшихся по нему людей. Копали уже в десятках мест, копали, натыкались на то же самое, бросали, переходили на другое место, снова натыкались и снова переходили…

— Где же конец этого поля? — спросил он с содроганием.

Маран молча показал рукой вдаль.

— И везде одно и то же?

— Дальше — хуже. Хоронить начали в том конце, потом все ближе и ближе. Здесь последние. А там, наверно… — Маран замолчал, но Дан и без того представил себе состояние тел, погребенных пять, шесть, семь лет назад, у него перехватило горло, он судорожно закашлялся.

Поэт поднялся с места.

— Не ходи, — глухо сказал Маран.

— Я должен видеть.

Должен видеть! Дан не мог смотреть даже отсюда, с расстояния в полтора-два десятка метров, от постепенно распространявшегося в воздухе запаха у него кружилась голова, он лег и уткнулся лицом в траву.

Сколько он так пролежал? Позднее у него появилось ощущение некоего полубеспамятства, в котором он пребывал неопределенно долго, все смешалось во времени и пространстве, он не помнил, как встал, но помнил, что шел вдоль края поля — стало посвободней, людей было меньше, многие отошли и стояли поотдаль — шел и заставлять себя смотреть. Инстинкт самосохранения принуждал его поминутно закрывать глаза, но и того, что он увидел, хватило бы на десять жизней. В поле повсюду возникли… просветы, прогалины, окна, как это назвать? На участках в несколько квадратных метров слой земли, как оказалось, очень тонкий, был убран, а под землей, вглубь — сплошная масса человеческих тел, лежавших рядами… нет, не рядами, трупы были беспорядочно набросаны друг на друга, навалены грудой… Дан снова закрывал глаза и шел дальше. Было еще лицо Поэта, искаженное, залитое слезами, он надсадно кричал в толпу: «Хватит рыть, хватит!»… хотя никто уже и не рыл… «Оставьте их, оставим, как есть, пусть это поле будет памятником погибшим»… И Маран — тот молчал, окаменевшее лицо его было белым, на секунду Дан его возненавидел — зачем?! Зачем это все, зачем этот жестокий мир, для чего здесь он, Дан?!.

Он поднес руки к лицу, отнял — пальцы были мокрыми. Слезы? Что-то вокруг изменилось, окружающее пространство стало быстро пустеть, люди разбегались…

— Куда? Нельзя же их так оставить?! — парень, который кричал, схватил лопату и стал забрасывать землей обнаженные, казалось, тела.

Некоторые из бегущих перешли на шаг, остановился один, другой… Десятки рук снова взялись за лопаты. Наконец Дан понял, что идет дождь, летний дождь, ливень, почти потоп. Насквозь промокшие люди, стиснув зубы, неистово работали, возвращая мертвецам покров, защищавший их от взглядов и стихий…