Четвертый Рим
Шрифт:
И, наконец, остается у нас по внешности невинный ученик Василий, который, однако, должен был соизмерить силу своего броска с наличием других вовсе неповинных мальчиков в классе. Ибо, если так распустить свою волю, можно ополоснуть грязью и учителя своего, и родителей, почтивших нас посещением своим. Поэтому Василий, как наименее виноватый, приговаривается к трем ударам плетью вместе с остальными. Таким образом, — продолжил отец Авакум, повернувшись на этот раз к попечителям, — мы соблюдем великий принцип святого Даниила о том, что насилие может быть признано годным лишь в меру крайней необходимости, только в смягченных формах и лишь до тех пор, пока наивысшая инстанция путем усовершенствованного воспитания не подготовит человечество к замене принуждения —
— Мудро рассудил, — воскликнул председатель попечительского совета, крутя от восхищения головой, — а то я уже боялся, что бесчинства школьные окажутся без наказания!
— Что вы, — отозвалась бойкая попечительница в тигровой накидке и с острым красным носиком, обращенным в сторону представительного председателя в майорском мундире, — батюшка Авакум в миру до пострига военным прокурором был, и конечно профессионализм при нем так и остался.
— Из военных вообще получаются замечательные богослужители, — хохотнул майор, — наверно потому, что они привыкли служить.
—...И дисциплину знают, — подхватил разговор третий член попечительского совета — знаменитый монархист Ткаченко.
— Да ладно вам, господа, шутки шутить, — отмахнулся от слов монархиста маленький худенький мужчина с клювообразным носиком и бесцветными глазками, знаменитый историк, академик Наперстков, который принимал самое активное участие в основании интерната. — Само понятие дисциплины вытравлено тому уже как двадцать лет. С первого указа Горби о кооперативах. Тогда народ почувствовал, что можно зарабатывать большие деньги ничего не производя. До этого указа ловили золотых ершей в мутной воде только единицы, а уж после миллионы вовлеклись в потребление без производства. Так же как вырубленная годом раньше виноградная лоза до сих пор обернулась пропажей виноградных вин, так же пагубное приучение больших слоев народа российского, прекрасных ремесленников и рукотворцев, к бесцельному дуракавалянию обернулось исчезновением производителей.
— Горби этот конечно был человек удивительный, — продолжал при общем молчании Наперстков. — Я недавно перелистывал подшивки газет того периода и сделал анализ, пока внутренний, его деятельности. Самое замечательное качество этого президента заключалось в том, что он никогда не мог просчитать последствий своих поступков. Глядя на его высокий лоб, в голову приходит кощунственная мысль: может быть ему тайно провели лоботомию. Практически каждый его шаг имел для общества обратные желаемому последствия. Даже вполне невинный заключительный шаг — создание собственной фирмы, чтобы зарабатывать деньги — известного фонда, — обернулся полным его разорением и крупнейшим судебным процессом, во время которого он и умер.
— Все это вздор, — сухо отчеканил до сих пор молчавший член Совета. — Давайте закончим урок, а после я постараюсь вам доказать, что разрушение страны, от которой остались, что перед собой умалчивать, рожки да ножки, это следствие не политики девяностых годов и даже не двадцатых. Да, Горби инициировал процесс разбегания, но не дай бог этому котлу повариться под крышкой еще лет пятнадцать. Так бы рвануло, почище Чернобыля. Вы уж нас извините, уважаемый батюшка, ласково обратился он к отцу Авакуму. — Все нынче политики стали, — негде пробы ставить. Давайте дальше учиться.
— А дальше порка, — горестно вздохнул педагог. — Для всех нас занятие мучительное, но необходимое. Желаете присутствовать?
— Для показательного урока могли бы сделать исключение, — поморщился майор-председатель. — В самом деле, смотреть на голые задницы — наше ли дело?
— Я исключение сделать могу, — проникновенно возразил батюшка. — Однако должен я не о своем покое думать, а о душе моих воспитанников. И если один раз пренебречь наказанием...
— Душу розгами не наказывают, — безапелляционно прервал его знаменитый историк. — Впрочем, не наше дело лезть в воспитательный процесс. Секите, а я, пожалуй, пойду.
Академик вышел в коридор, а вслед за ним ушло большинство попечителей. Желающих смотреть на голые детские попки оказалось не больше трех человек.
В коридоре член совета, обещавший доказать, что разбазаривание державы Российской дело давнее и концом века не ограниченное, попросил у майора сигаретку, а закурив, продолжил:
— Беда ваша, академик, в том, что историю вы изучаете, отталкиваясь от идеи, в данном случае идеи великой Российской империи, а не смотрите на нее непредвзято. В физике сказали бы, что вы влияете на чистоту эксперимента. Ваше имперское мышление не позволяет вам обвинять величайших российских собирателей от Калиты до Сталина в преступлениях против человека. И если я вам задам вопросик сакраментальный, зачем нужна великая империя и зачем нужны великие идеи? Вы мне на него не ответите. Не ответите потому, что вопросы вам покажутся неправомочными и даже кощунственными. Мол, зачем солнцу светить или бога любить. А я все-таки повторю вопрос: зачем нужны все великие идеи? Во всяком случае, исторические.
Профессор усмехнулся, но в самом деле отвечать не стал.
— Вот видите, — продолжал его оппонент, нервно теребя узел своего галстука, — а между тем у человека непредвзятого и мыслящего реальными и бытовыми категориями все-таки складывается свой ответ: растащили империю на сто кусков, но сам этот факт еще ничего не значит; если люди в каждом куске живут богато и счастливо, если их никто не угнетает, то зачем нужна была империя, в которой все жили плохо. Для меня критерием необходимости большого государства являются условия жизни, и духовной в том числе, его граждан. Если граждане несчастны, значит, мощь государства направлена против них, а не для защиты. Не изволите ли свою точку зрения дать? Зачем государство нужно?
— Вы в одном только правы, — неохотно и резко начал Наперстков. Слова из него выворачивались туго, как болты приржавелые из железа, — что вопрос это непростой. Но в Метаистории простых вопросов не бывает. Это не арифметика с алгеброй. Вы как бы невинно перемешали понятия империи и государства и уравняли Калиту с Горбачевым. Не хотелось бы вас оскорбить, но боюсь недостаточно изучали вы даже самый основополагающий труд нашего великого святого. Иначе вам было бы очевидно, что превращению России из окраинной восточноевропейской страны в великую евразийскую державу, заполняющую все полое пространство между Северо-западной, Романо-католической, Мусульманской, Индийской и Дальневосточной культурами (то есть между почти всеми культурами, ныне существующими), следовало придавать особое значение. Ввиду всемирно-исторического назначения России эти пространственные резервы должны послужить ареной для творческих деяний сверхнарода, которые были прерваны большевиками, но свидетелем которых явятся уже наш и двадцать второй век.
Культура, призванная перерасти в интеркультуру, может осуществить свое назначение, лишь тесно соприкасаясь со всеми культурами, которые она должна ассимилировать, объединить и превратить в планетарное единство. Раз русский сверхнарод предназначен стать реактивом, трансформирующим и себя, и все сверхнароды мира в духовно единое Человечество, то ему должны быть уготованы пространства, соответствующие размаху его борьбы, его идей и творческого труда. Ведь уже были явлены вершины мирового романа и музыкальной культуры в девятнадцатом веке, истинно народной — примитивистской и истинно элитарной — постмодернистской живописи, авангардного балета и поэзии в двадцатом веке. То ли будет с воцарением Мирового правительства Розы Мира! И с этой позиции, чуть лучше живется населению стран или чуть хуже, не так важно. Важно, чтобы каждый гражданин воспитывался в правильном национально-религиозном духе. И тогда даже некоторая скудость внешних жизненных обстоятельств не будет его смущать.