Четвертый Рим
Шрифт:
— И звериное тоже нельзя исключить, — осмелел Луций, потирая ушибленные места.
Соподвижники оставили реплику без внимания, и Топоров продолжил:
— ...то на Западе душа почти полностью поглощена человеческим началом, то есть гуманизмом. На самом деле нет ничего страшнее подобной цивилизации, когда божественное извергается из души, замещаясь человеческим. Возрождение человеческого, провозглашенное в средние века, на самом деле было возрождением языческого после тысячелетия правления христианства.
Когда Бог поселил на земле человека, он дал ему
— Я обучен методам борьбы за возвращение России ее истинной государственности, но со своей стороны вы, верно, мыслите возрождение державы иначе.
— Сейчас очень важно то, что называется стоянием за правду! Вот они, — Топоров кивнул на телохранителей, — голову положат на плаху истины, не жалея живота своего. Истинно честные, верные Христу души, — даже голос Топорова дрогнул, но с присущим ему мужеством идеолог сдержал себя, — беззаветные защитники Союза. Они могучи телом, но в стоянии за правду нужны также люди развитого ума, готовые за собой словом и способные выступить против лжи, которая ушатами льется на нас и нашу историю.
Возможно, Топоров ожидал, что Луций рванется в ряды его организации, но юноша не прореагировал, и писатель терпеливо продолжал вербовку.
— Во-первых, необходимо переписать историю последнего столетия. Сейчас огульно опрокидываются достижения советского периода и, наоборот, превозносятся двадцать перестроечных лет. Наверное, наш народ в тысяча девятьсот семнадцатом году мог пойти по иному пути, но случилось то, что случилось. Если бы масонское правительство Керенского выкупило землю у помещиков и вернуло ее крестьянам, провело бы другие внутренние преобразования, заключив мир с Германией, то никогда бы не удалось большевикам захватить власть.
Были, конечно, справедливо признанные перегибы в коллективизации, но ведь это был традиционно-патриархальный русский уклад, модернизированный Сталиным, и не в одиночку он изгонял кулаков и разорял деревни. Представь себе вернувшегося после гражданской войны в прохудившуюся хату с порушенным хозяйством и плачущими детишками красноармейца, да если еще и без ноги? А вокруг отъевшиеся хари откупившихся и разжиревших на эксплуатации так называемых "хозяев жизни". Как тут не спросить себя: за что боролись? И как усомниться в праведности гнева защитника родины?
Нужно отдавать себе отчет, что никогда Россия не была такой великой и могучей державой, как на рубеже сороковых — шестидесятых годов двадцатого века! Была создана настоящая народная культура, была добротная живописная школа, жизнь, наполненная психологией оптимизма. Мы ощущали себя наследниками победителей, строителями нового мира. Какие создавались фильмы, как встречали Гагарина, неужели всенародная радость могла бы расцветать под дулом пистолета! А теперь выйди на улицу, и найди радость хоть на одном лице.
В то время много было людей честных душой, пусть богоборцев, но истинных, правдивых, рвущихся к добру, ищущих и отдающих жизнь за правду, как они ее понимали. Единство страны, величие России для людей было выше не то что каких-то мифических демократических принципов, выше личного счастья. Надоумить бы эти невинные души о путях Божественного промысла, и возликовала бы земля Российская. Однако прорывающиеся ростки были загублены доморощенными демократами. В процветающей, благодатной и еще недавно счастливой стране миллионы беженцев без крова, не прекращающиеся войны, пожары. Думали запереть Дух, а заперли народы на клочочках земли. Себялюбие разгородило всемирную державу крепостными стенами границ, забыв, что в Православии наибольшим грехом считается гордыня, а величайшим достоинством — смирение.
Тут Луций решил как можно лояльнее продемонстрировать собственную позицию.
— Скажите, а разве не проявление гордыни брать на себя роль спасителя человечества?
Не обнаружив в вопросе подвоха и, более того, одобрив сообразительность и умение юноши следовать в русле рассуждений толкователя, Топоров продолжил:
— Спасать человечество — доля невероятно тяжелая и неблагодарная, но эту ношу возложил Господь на Православие, и нет такой страны, кроме России, которая могла бы эту ношу выдюжить. Спасительное учение и воплощение Божественного замысла обязано быть сохранено до конца Света, и потому России никогда не сойти с исторической сцены. Русский народ исчезнуть не может и не исчезнет! Однако "вера без дел мертва есть", а значит, должно быть ассенизаторам, расчищающим путь в капиталистическом дерьме Богом избранному народу.
По завершении тирады Топоровым телохранители вмиг встрепенулись. Тихий Александр куда-то вышел, и сразу вернулся с запотевшей бутылкой "Посольской".
— После первой не закусываем, — пробасил похожий на монумент Женька, но Топоров его не одобрил.
— Шутишь, — сказал он серьезно, — парень пить не свычен, окосеет, и что он ответит на вопрос: "Где был да с кем пил"? Ты, Леша, — так он переделал на свой лад имя Луций, — больше на картошечку налягай да на огурец. Простая русская пища никогда не выдаст. А всякие там кошерные цимусы пускай в государстве Израиль кушают.
После второй рюмки он твердо перешел к делу:
— Ты, братец, сам понимаешь, что мы не просто так тебя в компанию взяли. Все нам про тебя известно, вплоть до уличных твоих знакомств. И я тебе скажу, ты без нас пропадешь. Ощиплят тебя и голой курой в кипяток. И щенок несмышленый, братец твой, погибнет с тобой вместе. Опора тебе нужна, и эту опору мы тебе даем. Но только уж не взыщи. Словом или взглядом предашь — удавим.
— И имя смени, не позорь Родину, — пробурчал молчаливый Александр. — Какой ты к чертям Луций, это же имя для голубого лесбиана, не иначе.