Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография
Шрифт:
(«ЧеКисты» откровенно дурачили телебоссов. В Останкино существовали специальные бланки — т. н. наряд-заказ, где нужно было указать, какого исполнителя ты записываешь, для какой программы, какие именно произведения. Но сколько реально записывали подопечные Грешищевой — две песни или двадцать — никто первое время не проверял. Поэтому в Останкино успели бесплатно поработать «Агата Кристи», Настя Полева, рижские группы «Иннокентий Смартус», «Уикенд» и «Карт-бланш».)
Стоит заметить, что к моменту встречи с Грешищевой у харьковчан не было ни одной приличной фонограммы: по стране расходились только их бутлеги — кустарные записи с концертов. Нетрудно представить себе радость, с которой «Разные» отреагировали на предложение столичной гостьи. К тому же Грешищева пообещала оплатить
Сессия в Останкино проходила с 1 по 9 декабря. Если не брать в расчет магнитоальбомы «The best of...» и «Виновата система», она стала для Чижа первым серьезным опытом работы со звуком. Тем более на профессиональной 24-канальной аппаратуре.
— У него был огромный интерес к студийной работе, — вспоминает Чернецкий. — На записи он был клавишником, аккордеонистом, сыграл соло на гитаре и губной гармошке, напел бэк-вокал. «Сенсимилью» он вообще записал сам, то есть спел, сыграл на басу, на двух акустиках и на клавишных. Он сделал это прекрасно. Тот вариант «Сенсимильи» был, на мой взгляд, самым лучшим, самым светлым: всё сложилось — звук, вокал. Больше добавлять было нечего.
Все «болванки» и сольные инструментальные партии были записаны достаточно быстро. Дальше оставалось наложить вокал Чернецкого. К трапу самолета, вылетающего в Москву, его привезли в машине «скорой помощи», на санитарных носилках.
— У меня фактически не было сил на эту поездку, — говорит Саша, — но я верил, что этот альбом многое даст группе. И было еще такое чувство, что, возможно, это моя последняя запись...
В Москве его продолжали изводить жуткие боли в позвоночнике и ногах. Сашка даже сидел с трудом: он мог либо лежать, либо стоять, изогнувшись дугой. Инне пришлось сделать ему укол вольтарена, дефицитного швейцарского препарата. Доза была такой мощной, что помогла продержаться всю студийную смену — с десяти вечера до пяти утра. Вечером, выжатый как лимон, Сашка улетел обратно в Харьков.
Из записанного материала отобрали пять песен Чернецкого, три вещи Чижа («Отчизна», «Демонстрация», «Сенсимилья») и балладу Паши Михайленко «Ливень». На таком симбиозе трех очень разных авторов, дополняющих друг друга, строилась не только структура альбома, который решили назвать «Дезертиры любви», но, собственно, и вся стилистика группы. Ее название — «Разные люди» — после приезда Чижа оказалось верным на все сто. Прекрасный мелодист, отмечали критики, он привнес в саунд «РЛ» более мягкое звучание, которое в то же время «невероятно гармонично» сочеталось с хлесткими песнями Чернецкого и лирикой Михайленко. Поклонники группы отзывались об этом союзе более образно: «На концерт сходил — как контрастный душ принял!»
Однако харьковский самиздат встретил «Дезертиров» прохладно. Сергей Мясоедов, редактор журнала «Положение дел», увидел главный недостаток альбома в полнейшем отсутствии концепции. Всё, по его мнению, рассыпалось там на осколки. Другим минусом он назвал неоправданно усложненные аранжировки. Однако строгий критик не позабыл отметить: «Чиграковская “Сенсимилья” — великолепна, но это скорее исключение, не спасающее всего альбома. Впрочем, высокое качество записи гарантирует этой работе широкое хождение по стране».
«Широкого хождения», увы, не получилось. В Останкино харьковчанам сделали только копию треков на большой бобине. Вернувшись в Харьков, они давали переписывать эту катушку своим друзьям. Специально распространением альбома никто не занимался. Много позже по поводу «Дезертиров любви» Чиж с сожалением говорил: «Если бы он тогда вышел, это был бы удар для многих. Но мы не смогли его издать. Тогда — кому это надо было. Тем более — на Украине».
Сразу после записи «Дезертиров» Чиж заехал в Дзержинск. Формально ему надо было забрать кое-какие домашние вещи. На самом деле — сыграть 14 декабря в горьковском Политехе концерт в составе «Пол-ГПД». Это выступление было разогревом к акустическому выступлению лидера «Гражданской
— Когда Серега уезжал в Харьков, — рассказывает Женя Баринов, — мы договорились, что наша команда продолжает существовать. Как бы от случая к случаю. Чиж не сидел на двух стульях. Он верил, что нужен в Харькове, что приживется там. Скорее, он согласился, чтобы мы не закисли, чтобы нам хоть какую-то надежду оставить, уж если там чего-то не задастся.
Чиж с Бариновым сразу же столкнулись с непредвиденными трудностями. Для начала пришлось вытащить Майка Староверова из запоя.
— С утра пришли, он трясся весь, — рассказывает Баринов. — Приезжаем в Нижний на электричке, а там Полковник мается с бодуна!.. Мы с Майка глаз не спускали, чтоб он не опохмелился. Минут за десять до нашего выхода он ушел в туалет. Оттуда мы его уже вынесли — кто-то из фэнов ему там налил. В общем, когда мы вышли на сцену, трезвыми были только Чиж и я.
«Люди шли хлебать чистый рок, — писала об этом концерте горьковская “Ленсмена”. — Пели “за революцию”. Махали тряпками. Братались, стоя на креслах. Пили не только чистую воду. Всё было круто. В карету “скорой помощи” унесли худенького мальчика, потерявшего сознание (не от экстаза, я думаю), организаторы концерта уволокли со сцены девочку в невменяемом состоянии... Для меня же не было самого главного — рок-музыки, хотя слушать Летова и Янку очень интересно, Хрынова и Чигракова — тоже» [59] .
59
По поводу этой заметки в редакцию пришли разгневанные письма: «...даже если побесился немного народ, и то только на 1/4 части концерта — на Летове, а когда Чиграков с Полковником были и Янка, все сидели спокойно (как мне кажется, еще не ослепла). А лично к вам, дорогая редакция: вместо того чтобы печатать песни всяких “Ласковых маев”, Аллегровых и т. п., лучше б хоть одну песню Чижа (Чигракова) напечатали!.. г. Горький, Юлия Петраускайте».
Рецензент был, по правде говоря, великодушен: выступление «Пол-ГПД» откровенно провалилось. На первой же песне у Баринова полетела пружина на ножной педали.
— Янка сняла с волос резинку: «Поможет?» Нет, говорю, не поможет. Короче, кое-как отыграли. Причем Майк уже на второй песне перестал попадать по струнам...
Негативные эмоции хотелось утопить в алкоголе. Но выпить не удалось: вечером дзержинцы встретились на одной «хате» с Летовым и Янкой.
— До этого я видел Егора на его питерском квартирнике, — говорит Чиж. — Не скажу, что я зафанател и тут же побежал переписывать пленки. Но я запал на него. Незаметно, но запал. Это шло вразрез тому, что тогда пели. Я впервые столкнулся с настоящим панк-роком. Я потому и не пил: мне было интересно его на трезвую голову послушать.
По силе воздействия песни Летова сравнивали с пощечиной, со «стрессом, который всегда с тобой». Как и Чернецкий, он кричал о том, что болит. Разница была только в методе построения текстов: если Летов был ассоциативен, то Чернецкий — предельно конкретен, он указывал пальцем на то, что его беспокоит. Но в тот вечер Чиж обратил внимание на другое: лидер «Гражданской обороны» оказался шикарным мелодистом.
— Возьми любую песню Егора, поставь, и она сядет на мозги. Не зная текста, ты будешь ходить и напевать [60] . А это верный признак мелодизма. Не знаю, откуда у него это идет, но неслучайно его старший брат — классный саксофонист. А что касается драйва, Егор один выдавал его столько, что с лихвой хватило бы на целую панк-команду.
60
Много позже минская «Музыкальная газета» заметила, что единственные авторы, которых в XXI веке поют под гитару на лавочках, — это Чиж с Летовым.