Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография
Шрифт:
(Преимущества «засветки» на голубом экране первыми поняли столичные рокеры. В некоторых «подающих надежды» московско-питерских группах появились даже свои обаятельные ребята, чтобы завоевывать симпатии сотрудниц ТВ, либо «свои девушки» для обольщения сотрудников-мужчин. В провинции нравы были чище и проще: многое удавалось решить без взяток и секс-приманок. В нашем случае — с помощью рок-клубовских связей.)
Планировалось, что для «озвучки» телепередачи парни запишут фонограмму двух–трех своих песен. Но те, когда дорвались до настоящей студии, стали лихорадочно фиксировать на пленку «всё, что взбредет на ум, пока не остановят». В итоге за два дня был записан целый магнитоальбом, получивший название «The Best of...».
Передача на ТВ так и не вышла, но практичные телевизионщики вырезали из фонограммы инструментальные куски и стали «подкладывать» их под свои сюжеты. Например, про потери колхозов при уборке картошки.
— Конечно, мы стебались, — говорит Чиж. — Но внутри-то гордость всё равно сидела. Ни фига себе: звучим по телевизору! Небо в алмазах!.. Уже такие радужные перспективы!..
Декабрь 1988: Раскол
Макаревич: «...считают, что “хэви-метал”— это и есть рок, а все остальное — абсолютно никуда не годится!.. Я не понимаю, как можно сознательно ограничивать себя узкими жанровыми рамками. Это все равно, что выбрать из алфавита буквы А, Б и В, а остальное не использовать».
В начале декабря «ГПД» наконец-то удалось найти субсидию на покупку новых инструментов. «Староверов, — вспоминает Светлана Кукина, — пришел в Дзержинский горком комсомола и горько сказал, что “ГПД” нужно выступать на “Интершансе” в Гамбурге, а инструментов нет. В горкоме неожиданно прониклись и посулили ссуду в ошеломляющем размере — 15 тысяч, сроком на год и без процентов. После череды звонков в Питер [52] и выморочных рассуждений, во что все это выльется, счастливым Майку и Быне показали кучу денег, благословили на поездку в Питер и пообещали наличку выслать вслед телеграфом, потому что перед поездом не хватило какой-то подписи на бумагах. На следующий день дзержинским комсомольцам напомнили про землетрясение в Спитаке, и все 15 тысяч отправились в фонд обездоленных».
52
Где Чиж сдавал очередную сессию. — Авт.
Парни остались в чужом городе без копейки в кармане. Не помереть с голода и купить обратные билеты удалось только благодаря деньгам, которые Чиж назанимал у своих приятелей-заочников.
— Жили мы все у Андрюхи Великосельского, — рассказывает Чиж. — И нас втроем позвали в гости девчонки: одна была моя сокурсница, вторая ее подруга, они вместе снимали квартиру. Просто посидеть вечером и вина попить...
Именно эта подружка, которая регулярно ездила в фольклорные экспедиции, спела тогда частушку: «Хочу чаю, хочу чаю, чаю кипяченого, / чем женатого любить — так лучше заключенного!»
— Только музыка у нее была совершенно другая, — уточняет Чиж. — Привезла откуда-то из северных сел. А коли на дворе стояла перестройка, я тут же перефразировал: «не мажора я люблю, а политзаключенного». «Мажор» было модное слово, Шевчук его ввел в широкий обиход. Я тут же набросал два четверостишия.
Процесс был продолжен на репетиции учебного оркестра, где Чиж играл на ударных.
— Смотрю партитуру: у меня 64 такта паузы (примерно 5 минут). Вот в этом перерыве между ударами по тарелкам и литаврам я и дописал текст. Мелодия тут же в голову пришла: наши нижегородские частушки, только сыгранные в два раза медленнее. После репетиции говорю: «Ребята, я песню написал!» — сел за фортепиано, спел...
Но былинный сказ о рокере-барабанщике, сосланном КГБ на Колыму, восторга у сокурсников не вызвал: в прогрессивном журнале «Огонек» можно было прочитать «страшилки» и покруче.
— Все фыркнули: «Нет, парень, ты лучше не пой, лучше джаз поиграй, нам приятней будет». Ё-мое, что ж за хрень такая, думаю: «Сенсимилья» — говно, «Хочу чаю» — говно...
Когда Чиж вернулся с сессии, «ГПД» сделала попытку сыграть «Хочу чаю» с ревущими гитарными примочками. Но здоровый народный корень, который сидел в песне, не поддался обработке чужеземным «металлом»: «Минут десять помучились и бросили. Ну нет так нет!»
В Ленинграде, который совсем недавно отметил очередную годовщину революции, Чиж сочинил еще одну песню — «Демонстрация». Это были безжалостно точные зарисовки с натуры:
Менты стоят стеной, ревут оркестры, С трибуны лает бодренькая речь. Все по команде строятся в шеренги И по команде начинают петь... Ох, мать твою растак!.. Кто сидит в ЦК? Лигачев-мудак [53] , не ходи на двор. Каждый пятый — скот, четвертый — сексот [54] , Вот какой он есть, русский рок-н-ролл!..53
Секретарь ЦК компартии Егор Лигачев, соратник Горбачева. Пользовался в народе недоброй славой одного из инициаторов «антиалкогольной» кампании.
54
Сексот — «секретный сотрудник», т. е. «стукач».
— Вот это как раз был закос под Сашку Чернецкого, — говорит Чиж. — Я тогда ходил с чужим плеером (они еще были редкостью) и не вынимал кассету с его песнями.
Но, вопреки явной злобности текста, Чиж не был так ожесточен, как это может показаться. Его политические взгляды были предельно просты: если хлеб обмазать говном, он всё равно останется хлебом. Точно так же со страной и народом (под «говном» понимался правящий режим). В конце концов, Родина — это не режим, не власть и не правительство.
Буквально через несколько дней Чиж увидел Чернецкого воочию: ленинградский кинорежиссер Сергей Овчаров пригласил харьковчан для работы в комедии «Оно», снимавшейся по мотивам произведений М. Е. Салтыкова-Щедрина. По ходу сюжета они изображали самодеятельный ансамбль, который, репетируя в заводском ДК, исполняет «Россию».
«Ленфильм» поселил рокеров в общаге на окраине города. Вместе с бэндом приехал Саня Гордеев, который разыскал Чижа, и тот активно подключился к режиму их пьянства. На улицу, где уже вовсю мела поземка, парни выходили только за выпивкой. Из соседней комнаты притащили электрогитару вместе с колонкой, и Чиж играл все, что просили, — от битлов до «Мой адрес — Советский Союз» в дикой панковской манере. Общение с харьковчанами приносило ему массу удовольствия. Их дружба крепла просто и естественно.
— Сейчас музыка стала работой, способом заработка, — говорит Чернецкий. — А тогда она была формой существования: все дела, мысли, споры, интересы крутились вокруг нее. Мы больше ничего не умели по жизни, кроме как играть.
Разгул длился до тех пор, пока компания не пропила киношные гонорары, а вслед за тем и все наличные деньги.
— Нас отправляли в Харьков всем миром — лишь бы отправить! — вспоминает Чернецкий. — Там, в Питере, мы очень подружились с Чижом. Телефона в то время у меня не было, и он периодически звонил Климу: «Как вы там, старики?»