Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография
Шрифт:
Вспоминая тот период, Саша говорит: «Перед концертом мы глотали чистый спирт, запивали водой из-под крана и делали “паровоз” [43] . На сцену выходили как на линию огня. В зале обязательно сидели люди из горкома комсомола, переодетые кагэбэшники, которые строго следили за тем, чтобы мы ничего антисоветского не сотворили, не сказали. Мы делали всё, чтобы побольше задеть этих гадов, которые нас давили и запрещали».
Весной 1988-го Чернецкий вместе с делегацией Харьковского рок-клуба в очередной раз побывал в Ленинграде, где познакомился с поволжскими рокерами, и получил от них приглашение на фестиваль в Горьком. В отличие
43
Способ курить «траву», при котором один человек берет папиросу в рот (горящим концом внутрь) и пускает дым, чтобы им могли затянуться и другие.
— Наше название, — вспоминает Саша, — было на уровне стеба. Три этих буквы мы расшифровывали как хотели. Например, «Городской психдиспансер». Или — «Господи, помоги дебилам», «Говно, подонки, дерьмо». В каждом городе по-своему. В Прибалтике на афишах напечатали, что «ГПД» — это, оказывается, «Гласность, перестройка, демократия».
— Вышли «серые лошадки», — вспоминает Чиж выступление харьковской «ГПД» в Горьком, — и с первой же песни все просто оцепенели. А до них было от чего цепенеть — по-настоящему «рубились» рижский «Цемент», «Калинов мост», москвичи из «Веселых картинок». А Сашка вышел, долбанул, и у меня голову свернуло...
Парень из Харькова, в отличие от многих «героев рок-н-ролла», не зубоскалил и не стебался — он обличал «совок» с предельной беспощадностью. В системе образов той эпохи он напоминал воскресшего Павку Корчагина, который с ужасом увидел, что натворили за 70 лет его товарищи-большевики («Не говори мне о революции, — пел Чернецкий, — Она умерла в двадцать четвертом»), сжег свой партбилет, взял гитару и ушел «партизанить» в отряд рокеров. И если блюзы-частушки того же Полковника вызывали, по свидетельствам очевидцев, желчный нервный смех, то манифесты Чернецкого — мурашки.
— Я такого никогда не слышал и не видел у нас в стране, — говорит Чиж. — И Сашка был такой бескомпромиссный — сказал бы «плакатный», да неправильно, — какой-то честный наотмашь: «Ну, вые**те меня, б**, но я такой!..»
Естественно, с ним захотелось познакомиться. «Но в гримерку как-то неудобно было зайти, — рассказывал Чиж. — Мы-то звезды были местные, районные, а они как бы всесоюзные... А потом нас с ними в заключительный гала-концерт поставили. И мы все попали в одну гримерку». Здесь Чижа ждало еще одно потрясение: Чернецкий-на-сцене и Чернецкий-за-кулисами отличались так же сильно, как доктор Джекил и мистер Хайд [44] .
44
«Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда» (1886) — повесть Р. Л. Стивенсона о человеке, который обладал фантастической способностью существовать под двумя разными личинами.
— Выходит на сцену злющий, мрачный, — вспоминает Баринов. — Со сцены ушел — светлый, спокойный. Человек на сцене раскрывался, всё из себя выливал: вот он какой на самом деле!..
За кулисами Чернецкий был деликатным, мягким человеком без фанатичного блеска в глазах. И этот резкий контраст с тем, как демонически он выглядел на сцене, притягивал к нему еще сильнее.
Рокеры выпили водки и закусили пасхальными яйцами. И хотя гости с Украины сразу прозвали ГПД-шников «нашими горьковскими братками», первое знакомство вышло шапочным. Чернецкому запомнился только паренек-вокалист («на вид — лет двадцати») в самопальном свитере
— Чернецкий, безусловно, на меня повлиял — своей манерой, подачей вокальной. Естественно, я пытался писать «под него». Можно сказать, что это было неким подражательством кумиру. Но Сашкин «полит-рок» был прицельным, адресным. А у меня — набор фраз, лозунгов кумачовых... Ну а вокальную манеру я точно брал с него. До этого я пел минимум на октаву выше, а стал петь как Чернецкий, микстом, и диапазон у меня изменился: все верха сошли на нет...
Лето 1988: «Рок-туристы»
II горьковский рок-фестиваль стал важным этапом в биографии «ГПД». Полтора года репетиций и концертов сделали свое дело: сработал закон перехода количества в качество. Группа нашла свой репертуар, саунд и преданных поклонников. Звание «лучшей “металлической” группы области» стало тому подтверждением. Для настоящего успеха не хватало самой малости — известности за пределами нижегородского рок-н-ролльного княжества.
В «эпоху рок-туризма», которой журналисты назвали 1987–1988 годы, совершить прорыв на новые территории было несложно. Этой экспансии способствовали фестивали, гремевшие тогда по всему СССР — от Череповца до Владивостока. Рок-клубы, которые их устраивали, приглашали интересные группы из других городов, отправляя туда в свою очередь собственные делегации. Сравнительно небольшие деньги на билеты, гостиницы и питание добывались либо у комсомола, либо у меценатов из числа кооператоров и крупных госпредприятий. Нередко вместо гонораров музыкантам платили только суточные: три рубля с копейками. Портвейн стоил два рубля, пачка болгарских сигарет — полтинник, общепитская котлета — 17 копеек, кусок хлеба — копейку. Чего еще было желать?
Вскоре в эту кипучую жизнь окунулась и «ГПД». На фестивале в Горьком дзержинские «металлурги» так понравились делегатам из Калуги, Кирова и Арзамаса, что их стали наперебой зазывать в гости. Но большинство устных договоренностей так и остались «протоколом о намерениях». Единственным надежным партнером оказался Ижевский рок-клуб. За выступление на своем фестивале он не предложил никакого гонорара, но твердо пообещал, что оплатит дорожные расходы и проживание в гостинице.
Взять отгулы на работе помог Олег Попов. Его общественная нагрузка — «директор группы» — не была игрой в шоу-бизнес. «ГПД» развивалась естественно, как живой организм: сначала возникала потребность, затем она получала свое скромное оформление (так было со звукооператором, осветителями и пиротехниками). Когда группа стала выступать на разных площадках Дзержинска и Горького, потребовался некто, кто взял бы на себя функцию организатора.
Таким человеком стал Попов, который сделал в «ГПД» классическую карьеру рок-менеджера: светооператор, «звукарь» и, наконец, директор. За массу проколов и накладок он получил прозвище «Великий Администратор». Но свою неопытность Олег компенсировал бешеным напором и трогательной заботой о музыкантах. («Помню, был концерт в Горьком, — рассказывает Баринов. — Чиж срывает голос, а ему наутро снова петь. Нужно горячее молоко. Где ты его ночью возьмешь? Попов выходит из гостиницы, смотрит: вон окошко горит в соседнем доме. Приходит туда, падает на колени: “Дайте молока!” И ему дают!..»)