Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография
Шрифт:
— Когда мы ее сыграли, — рассказывает Баринов, — к Чижу подошел Свин [56] : «Слушай, а ведь эта песня-то — моя!» Чиж говорит: «Не знаю, мне ее Чернецкий показал, а ему Кинчев. Может, и твоя». «Ну ладно, — говорит Свин, — просто, чтоб знал: моя это песня!» Но она народная, авторов нет...
Вместе с «ГПД» на фестиваль был командирован их старинный приятель по Горьковскому рок-клубу Алексей «Полковник» Хрынов. На обратном пути, употребив коньяку, рок-бард предложил землякам «сварганить что-нибудь сообща». Тем более что после перехода дзержинцев на полуакустику их саунд и репертуар сблизились.
56
Свин,
Полковник честно не умел играть на гитаре и не скрывал этого. Чтобы он смог выступать с бэндом, потребовались репетиции. Три раза в неделю, захватив чехол с гитарой, Леша после работы мотался на электричках в Дзержинск. В этот период, по наблюдениям друзей, он стал «неправдоподобно пунктуален и трезв».
Творческий союз был назван «Пол-ГПД» (Полковник плюс «ГПД»). «Мы сделали совершенно новую программу, — рассказывал Чиж. — Это где-то перекликалось с “Нолем”, но немножко в другом плане. На сцене просто устраивали праздник для себя и слушателей. Леша замечательный шоумен, этакий здоровенный мужик с бородой по пояс, георгиевский крест на груди. Я худенький, маленький, с аккордеоном, барабанщик в папахе с красной полосой, партизан... И если я пел “...и КГБ его забрил...”, то люди врубались, о чем идет речь».
«Врубались», однако, не только люди, но и сам КГБ.
Июль 1989: Отъезд
Назовите мне одну (всего одну) фамилию рокера, который за свои песни был сослан (как следует из Чижевской песенки) на Колыму? Быть может, Чиж?
Александр Борисович, 19 лет, мать двоих за ногу детей.
Внук Брежнева [57] , Андрей, с нескрываемым раздражением отзывался о своем тезке Макаревиче: «Он говорит, что пробирался на свои подпольные концерты через кусты. Но не говорит, что в этих кустах никто не сидел».
57
«Мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой», генеральный секретарь ЦК компартии. Правил СССР с 1964 по 1982 год.
Рокеры часто бросаются в крайности: то они якобы дышали при Советах в полную грудь и отважно на всех плевали, то чуть ли не к каждому из них был приставлен «искусствовед в штатском» (агент КГБ). Правда, как всегда, лежит где-то посредине. Во всяком случае, Чиж о своих встречах с советской охранкой вспоминает неохотно: «Мне просто было страшно. Не то что “страшновато” — на самом деле страшно».
Всё началось как в плохом детективе: однажды в квартире, где жили Чиж с Ольгой, зазвонил телефон. («Они не слали повесток. Это же документ, след какой-то».) Сотрудник городского отдела КГБ пригласил Чижа в центральную гостиницу «Дружба». Двое чекистов ждали его в номере «люкс». На 28-летнего концертмейстера не давили, не играли в «плохого и хорошего следователя». Вероятно, они уже навели справки и знали, что в армии тот имел допуск к режиму секретности, то есть был проверенным человеком. Даже внешне Чиж выглядел вполне прилично: в сером костюме, с модным узеньким галстуком. Единственным признаком рокерства были длинные волосы (не желая смущать руководство ДК, где он работал, Чиж обычно собирал их в хвостик, «пони-тейл»).
— В Горьком, как они мне сказали, появилась какая-то нацистская группировка среди молодежи. Спрашивали: «На вас не выходили нацисты?» Я говорю: «Если они на меня выйдут, я пошлю их на х**, не дожидаясь вашей помощи. Потому что война и нашу фамилию стороной не обошла. И в этом отношении у меня не то что свои счеты — просто свой взгляд на эти вещи».
Попытки чекистов «найти Гитлера среди алкашей на химзаводе» выглядели забавно. Пока
Надо признать, что интерес чекистов к рокерам имел свою логику. Всё началось в июне 1987 года, когда на концерте «Черного кофе» в горьковском Дворце спорта милиция устроила облаву на «металлистов» (возможно, спутав их аксессуары с нацистскими). Обиженные фэны провели демонстрацию протеста. Четыре сотни «металлюг» не перевернули ни одной машины и не разбили ни одной витрины, но не сумели избежать драки с гопниками. Вскоре в областной газете «Горьковский рабочий» появилась разгромная статья «Под знаменами “тяжелого металла”». Кого-то из «металлистов» выгнали с работы, кого-то исключили из учебного заведения.
Тогда эти репрессии ГПД-шников не коснулись: heavy metal был для них только музыкальным стилем, но отнюдь не образом мыслей и действий. К тому же дзержинские фэны вели себя смирно, не бесчинствуя (брошенный с балкона стул был исключением). Тем не менее КГБ, судя по всему, рассматривал «продленщиков» как людей, способных возбудить у молодежи «политический экстремизм». Обстановка в заполыхавшем СССР (особенно после резни на южных окраинах) заставляла тайную полицию быть всё время настороже. Особенно в городе, где производят боеприпасы.
«Задушевные» беседы с чекистами грозили превратиться в мексиканский сериал. Но тут «Пол-ГПД» получили приглашение на «Рок-турнир» в Харьковский авиационный институт (ХАИ). Чиж прилетел туда прямиком из Питера, где получал диплом об окончании института. Поскольку не приехала первая заявленная команда, дзержинцам выпала честь открыть фестиваль.
— Когда мы пели «Демонстрацию», — рассказывает Баринов, — на сцену вылетели Клим с Пашей и стали подпевать. Их в Харькове, естественно, все знали: «О! Так они, оказывается, с этими москалями знакомы!» Принимали нас и так хорошо, а тут еще такая поддержка... Именно тогда, думаю, Серега окончательно определился. Потому что Чернецкий уже играл сидя. Он выходил, опираясь двумя руками на палку. Из гримерки до сцены он шел, наверное, минут пятнадцать. Зал сидел, терпеливо ждал. Сашка вышел, ему поставили стул. Было странное ощущение: сидит живой человек, а ему к ногам, как к памятнику, складывают цветы — целую гору...
Как вспоминал сам Чиж, окончательно вопрос о переезде решил за него Майк Староверов: «Я безумно хотел в Харьков, но боялся признаться в этом “ГПД”, и на харьковском “Рок-турнире” Майк мне сказал, что, мол, Чиж, если ты останешься здесь, тебе будет лучше. Тогда у меня гора с плеч упала, и за это я Майку бесконечно благодарен».
Уход Чижа сильно огорчил Баринова, но неизбежность этого шага была очевидна.
— Все понимали, что в Дзержинске ему делать нечего. Либо мы сопьемся, либо ему надоест лбом стену пробивать. Эти «культурные работники» с удовольствием вручали нам грамоты, призы какие-то. Нас хохломой просто завалили: подносы, чашки деревянные. Но когда доходило до просьб: «Дайте денег, мы аппарат купим, инструменты хорошие», они отвечали: «Ну щас! Пишет мальчик песни, вот пусть и пишет. Хорошие у мальчика песни, народу нравятся».
Напоследок «Пол-ГПД» выступила на III горьковском рок-фестивале, который проходил 2–4 июня в Сормовском парке. Зная о скором расставании, парни отвязывалась вовсю. Чиж вышел на сцену с аккордеоном, по пояс голый, в шортах из обрезанных джинсов. «Мою перестройку» он начал проигрышем из циркового марша, а «Демонстрацию» предварил эпиграфом: «Съезду народных депутатов посвящается!» Когда неожиданно, как в 1969-м на Вудстоке, закапал дождь, Полковник не стал по примеру американской хипни скандировать в микрофон: «No Rain!.. No Rain!..» Намекая на козни КГБ, он язвительно заметил: «Они даже дожди умеют устраивать! Хорошая организация!..» Мокнувшая на скамейках публика ответила ему солидарным смехом.