Что будет дальше?
Шрифт:
Адриан посмотрел на большой плазменный телевизор. «Ну конечно, он смотрит какие-то трансляции по компьютеру, проецируя их на этот огромный экран, предварительно уложив мать в постель».
— Я, пожалуй, заберу этот компьютер и отдам его Марку, — заявил он миссис Вольф. — Он говорил, что ноутбук будет нужен ему там, на работе.
— Обычно он оставляет его здесь, — недоверчиво произнесла пожилая женщина. — Я что-то не припомню, чтобы он выносил его из дому.
— Ну конечно, на работе он ему не нужен. Но ему позвонили из полиции
Адриан прекрасно понимал, что сейчас любая ложь — какой бы неправдоподобной она ни была — сойдет ему с рук. Даже природная недоверчивость миссис Вольф не могла одолеть симптомы болезни Альцгеймера. «Нехорошо это, — подумал он, — очень нехорошо». Почему-то в его памяти со всей отчетливостью всплыла подзабытая и, казалось бы, потерявшая свой изначальный смысл поговорка: «Отобрать у ребенка конфету».
Он взял компьютер и шагнул было к входной двери.
А что, если на ноутбуке стоит пароль?
Пароль… Марк Вольф вовсе не показался Адриану глупцом. Профессор хорошо запомнил, как маньяк без особых волнений отдал инспектору Коллинз компьютер и назвал пароль: «Кэндимэн» — человек-конфетка. «Слишком уж очевидно», — подумал про себя Адриан. Похоже, это был хорошо продуманный шаг: поставить на лежащий у всех на виду компьютер такой пароль, который вызовет у любого постороннего наблюдателя вполне очевидные ассоциации; пароль, который на первых порах даже приобщат к делу как косвенную улику; пароль, за которым, как вскоре выяснится, не скрывается ничего предосудительного, подозрительного или вообще интересного.
Другое дело — компьютер, который Адриан держал теперь в руках. Компьютер матери насильника-рецидивиста. Несомненно, если в этом доме и есть какая-то тайна, то скрыта она именно в этом «Макбуке». Адриан внимательно посмотрел на седую полубезумную женщину и спросил:
— У Марка когда-нибудь были домашние животные? Кошки, собаки…
— У нас когда-то был пес по кличке Мясничок…
Адриан улыбнулся. «Значит, „Мясничок“. Что ж, один вариант уже есть».
— Марку пришлось его усыпить. Очень уж наш Мясничок был веселый. За всеми гонялся, кусал людей…
«Да уж, весь в хозяина».
Казалось, старуха вот-вот прослезится от нахлынувших на нее воспоминаний. Адриан выждал несколько секунд, а затем осторожно задал еще один вопрос:
— А как звали ту девочку — дочку соседей, которая жила рядом с вами, ну, может быть, в нескольких домах от вас, в те годы, когда Марк был еще подростком?
Старуха поджала губы и недовольно поинтересовалась:
— Это что за игра такая? В мои-то годы многого можно не помнить.
— Ну, та девушка — вы ж ее помните?
— Никогда она мне не нравилась.
— И звали ее…
— Сэнди.
— Это ведь из-за нее у Марка впервые были неприятности?
Старуха молча кивнула.
«Значит, второй вариант — „Сэнди“». Адриану
Не выпуская компьютера из рук, Адриан вышел в прихожую, взялся за ручку входной двери, но затем вдруг на миг остановился и как бы невзначай спросил:
— А вас, кстати, как зовут?
Женщина улыбнулась и ответила:
— Меня зовут Роза.
— Как прекрасный цветок?
— Ну да… А еще у меня были хорошенькие румяные щечки. Это было давно, когда я была молода и замужем за… — Она смолкла и прикрыла рот ладонью.
— И что с ним случилось?
— Он ушел от нас, а подробностей я не помню. Помню, что все было плохо. Я осталась одна с Марком на руках, и мне пришлось нелегко. Ну ничего, зато сейчас Марк обо мне заботится. Он у меня хороший мальчик.
— Да-да, конечно, очень хороший. А как звали того мужчину, который ушел от вас?
— Ральф, — ответила старуха. — Он меня бросил. Пока мы были вместе, меня все называли Розой Ральфа. Он обещал, что я буду цвести всю жизнь. Но получилось по-другому: он ушел, и больше я уже никогда не цвела.
«„Розаральфа“, — подумал Адриан. — Возможно, возможно».
— Спасибо, Роза, мы с вами замечательно поговорили. Я как-нибудь еще зайду, и мы снова поболтаем о вязаньи. Может быть, вы даже свяжете мне ваши замечательные варежки.
— Ах, я была бы так рада! — сказала миссис Вольф.
Глава 26
Когда дверь открылась, Дженнифер чуть слышно напевала что-то Мистеру Бурой Шерстке на ушко. Это была даже не песня, а попурри из разных детских припевок и колыбельных, какие только приходили девушке на память: «Плывет, плывет кораблик», «Песенка о несчастном паучке», «Медвежонок на горе», «Я маленький кофейник» и прочих. Иногда к ним добавлялись фрагменты популярных рождественских гимнов. Любая припомнившаяся стихотворная строчка, любой знакомый музыкальный мотив — все это оказывалось органично вплетено в тихое, умиротворенное мурлыканье. Дженнифер избегала лишь рэпа и рок-н-ролла, так как они нисколько не соответствовали тому спокойному и светлому настроению, которое наполняло ее бесконечную песню. Она переводила дыхание перед очередным куплетом, когда щелкнул дверной замок. Дженнифер и не подумала замолчать, напротив, она даже запела громче:
— «…Да пребудет с вами Божья благодать, да будет путь ваш светел, ведь Христос Спаситель явился в мир сегодня, в светлый день Рождества».
— Номер Четыре, слушай меня внимательно.
— «Медвежонок взобрался на гору, медвежонок взобрался на гору, медвежонок взобрался на гору…» — продолжала Дженнифер.
— Номер Четыре, сейчас же перестань петь, иначе я сделаю тебе больно, — произнесла женщина бесстрастным голосом.
У Дженнифер не было сомнений в том, что, не повинуйся она приказу, угроза была бы приведена в исполнение.