Чума в Бедрограде
Шрифт:
А часов в пять утра в Димину каморку прибежал (лично!) мятый со сна Ларий. Сказал, что на кафедру позвонили. Сказал, что у Шухера там какая-то потасовка.
Заперев на ключ уже Диму, Охрович и Краснокаменный метнулись проверить. А толку. Охрана — не охрана, а нормальные парни с лингвистического факультета, которые разумно не подставляются под младших служащих Бедроградской гэбни.
+: не зря прятали, выходит.
–: помер Шухер.
ТАКИ.
Потому что (!!) решил оказать сопротивление. Один раз, зато его уж не допросят. Охрович и Краснокаменный сперва не поверили парням с лингвистического факультета, но потом поверили.
Схватил, значит, какую-то табуретку и попёр.
Ну и от первого ответного удара и всё.
Бедроградские младшие служащие так растерялись, что чуть ли не с извинениями ушли.
Просветлился (свихнулся-таки?), значит, Шухер, да и помер.
С табуреткой в руках и героизмом в душе.
ДоСтОйНаЯ кОнЧиНа.
Диме Охрович и Краснокаменный говорить не стали. Он сам всё понял и вопроса этого не поднимал. Мало говорил, много ковырялся в своих журналах. Искал ещё идеи для умасливания Порта. Утомил.
Идей не нашёл, поэтому Охрович и Краснокаменный отвезли в Порт его самого. С ящиками свежеизобретённой алкогольной смеси. Пусть умасливает лично.
Охрович и Краснокаменный забежали домой на пару часиков — поспать. У них браслетов нет, всё натуральное.
Натурально неумасленный Максим обнаружился.
И с ним же надо что-то делать!
Охрович и Краснокаменный походя лягнули ножки его стула, чтоб проснулся. Чистая формальность. Ничего личного, но от одной ночи висения на верёвках в такой позе случается сколиоз.
Не был бы Максим Максимом — уронил бы стул набок и поспал с удобствами!
Он проснулся сразу, от тычка. Набыченно посмотрел на Охровича и Краснокаменного. Поёрзал в своих путах.
не ну а чо максима слишком крепко привязать невозможно
Охрович и Краснокаменный навострились было на кухню, да пленник голос подал:
— Развяжите меня, — неловко, будто за полтора дня говорить разучился. — Пожалуйста.
Экий радикальный элемент– то! Аки в студенческие годы. То контрреволюция, то развяжите его, пожалуйста.
— А мы надеялись, что ты умер от голода, — скучно сообщили Охрович и Краснокаменный.
— Или, что лучше, от печали.
— Ты думаешь, что вправе выдвигать требования?
— Просить просьбы?
— Говорить разговоры?
— Или тебе у нас неуютно?
— Пожалуйста, — Максим прибавил нажима, дёрнулся, прорвал бумагу и оставил кляксу. — Я сижу уже больше суток. — Помолчал и отчеканил одними зубами: — Мне нужно в сортир.
Обнаружена честность!
И недюжинная сила духа (ведь правда больше суток сидит).
ВЕДЬ ПРАВДА ЖЕ
Охрович и Краснокаменный повели недоверчивыми и по-грифоньи чуткими носами. Воздух еле заметно пах ёлочкой.
ПРЯМО КАК ИХ ТУАЛЕТНЫЙ ОСВЕЖИТЕЛЬ
Мог ли Максим провернуть такую операцию: выбраться из верёвок, сбегать в сортир, примчаться на место и всех обмануть?
Или это просто сосед-походник возвратился из очередного путешествия с ёлочкой и поставил её на соседний походный балкон?
Вероятно, второе.
Скорее второе.
— Соскучился по Габриэлю Евгеньевичу? — бросили Охрович и Краснокаменный.
— Какая жалость, что теперь он ждёт тебя только в сортире.
— Какая странность, что ты не спросил о нём первым же делом.
— Возвышенные отношения пали жертвой низменных плотских желаний?
— Это ничего, у него наверняка тоже.
— Желания, правда, были не его, но рядом не оказалось никого, кто мог бы защитить.
— Так что мы вполне понимаем твоё стремление довольствоваться малым.
— Сортир на пять минут твой, кто успел подрочить — тот молодчик.
Максим был автопоездом, из которого спешно сгинули пассажиры. Пустым, железным и страшным при определённом освещении. Пока Охрович и Краснокаменный ослабляли верёвки, Максим не сказал ни слова и не пошевелился. Его почти не задевало.
Охровича и Краснокаменного почти не задевало, что его не задевало.
скука
желание спать
пусть бежит себе
традиционно
И он побежал, почти вприпрыжку. Низменные плотские желания всегда сильнее любой силы воли.
Снизу-то точить проще, чем сверху давить.
О где, о где они теперь?
Не быть мне больше молодым.
О кто, о кто мог угадать,
Что будто дым истают дни?
Муля Педаль и обилие его академической музыки в такси вынудили какой-то романсик прицепиться к Охровичу и Краснокаменному, так что теперь они его периодически голосили.
А кроме того, явно актуальная поэзия.
И к лешему ваших «фигурантов», есть потери посерьёзнее. УСИКИ ЗОЛОТЦА. Французские, тонкие, фигурные, невыносимые, незаменимые! Охраняемый объект (*Дима), впрочем, под утро хмуро вытряхнул из недр себя аналогичные (*которые счёл аналогичными он). На самом деле, конечно, негодные: слишком чёрные и неканоничной формы. И материал так себе — ЯВНО НЕ ИЗ НАСТОЯЩИХ ВОЛОС (*оскорбление!). Всем хорошо Всероссийское Соседство, но вот парики до сих пор в Европах делают лучше. Увы. Прости, Отечество.
Когда Охрович и Краснокаменный достаточно отчитали Диму за отсутствие вкуса, меры и степени, он их неожиданно уел. Поклялся алкогольной бодягой для Порта, что в этих неидеальных усиках пропадал по неблагонадёжным заведениям сам! Габриэль! Евгеньевич!
Охрович и Краснокаменный восхищённо уелись.
Усики, заразившие Порт, были немедленно назначены Временными Исполняющими Обязанности Золотцевых.
Даритель был временно (и милостиво!) избавлен от общества Охровича и Краснокаменного путём транспортировки в заражённый Порт. Ах, он ведь так хотел от них отдохнуть, он наконец-то заслужил и отработал исполнение своих желаний!