Чума в Бедрограде

Альфина и Корнел

— Извинись перед теми, перед кем виноват.

— Покайся в том, в чём согрешил.

— Очисти разум и умиротвори душу.

— И больше ничего не делай сгоряча.

— С тем, кто и перед кем виноват, я сам разберусь, — клацнул зубами Максим, — но не с тем, что делать. Разве не ясно? Я больше не хочу непредсказуемых последствий.

— Сколько разумности и скромности! — восхитились Охрович и Краснокаменный.

— Ты рассудителен и здрав.

— Осторожен, но полон благих намерений.

—

Это правда, всё так и есть? Ты решил оставить гордыню и побыть немного мальчиком на побегушках, которого никто не упомянет в списках важных действующих лиц?

— Сделать что-нибудь ради пользы, а не славы, громкой ответственности и признания Габриэля Евгеньевича?

— Ты решил подумать о других?

— Я решил перестать закрывать глаза на ответы, — Максим смотрел плите промеж конфорок и видел там свои ответы, они прям отражались в глазах. — У меня было достаточно времени, чтобы подумать о других. И о себе. Вообще — подумать.

— И что ты надумал?

— Расскажи, мы поставим тебе оценку в ведомость.

— Что хватался за слишком многое и потому самое важное пустил на самотёк, — отчеканил сумрачно. — А должно быть наоборот. Я хочу хоть что-нибудь исправить. Для этого — начать с простого и очевидного, — усмехнулся (всё так же сумрачно). — Мне и правда не помешает помыться.

Охрович и Краснокаменный сомневались в целительной силе сидения в комнате. Так НЕ МЕНЯЮТСЯ. Всегда нужны дополнительные воздействия. Охрович и Краснокаменный любят применять дополнительные воздействия. Но если Максим сумел сделать первый шаг до того, как его отвязали от стула, то будущее прекрасно.

Потерявши Габриэля Евгеньевича, он выплакал наружу половину внутреннего мяса. Оставшееся тело не изменилось в объёмах, но стало пустоватым и проседать. От этого Максим двигался не медленней, но осторожней и бессильней.

Такой может толкнуть, а ударить наотмашь — нет.

Такой не может быть Максимом. Максиму надо бить наотмашь, иначе он засохнет в вазочке под зеркалом. Поэтому внутри него в противовес начало формироваться что-то маленькое, тяжёлое и металлическое. Чтобы не терять живую массу.

Максим сделал первый шаг. Внутри у него зазвенело.

Охрович и Краснокаменный допили свой чай. Докурили свои сигареты.

Зазвенело за дверью.

Максим дёрнулся.

— Ты прав, наш грязный друг, это за тобой.

— Мы не единственные, кто не отчаялся на твой счёт.

— Гуанако просил твоей помощи в каких-то сегодняшних делах.

— Серьёзных. Наверняка подразумевающих насилие.

— Так что мы, разумеется, не отдадим тебе твой пистолет, поскольку он объявлен испорченным.

— Это бюрократически опасно.

— Что может быть опаснее бюрократии?

—

Один Ройш стоит сотни александров.

— Сейчас самое время возмутиться, что мы отпускаем тебя только по просьбе Гуанако.

— Это неправда. Мы бы вышвырнули тебя в холодный безразличный мир в любом случае.

— Ты спрашивал, что тебе следует делать?

— Выйди навстречу таксисту, сядь в такси и поезжай к Гуанако.

— Он скажет, что тебе делать.

— Он знает, как ты можешь «хоть что-нибудь исправить».

— Он хочет, чтобы ты «хоть что-нибудь исправил».

— Он — разумеется! — готов дать тебе шанс.

— Шанс, понимаешь?

— Шанс поступить правильно.

— Шанс найти себе место.

— Возможно, не последний, но ближайший в обозримом будущем.

— Всё в твоих руках.

Максим кивнул и не пошёл к двери. Должен был пойти и не пошёл. Потом ещё сколько-то не пошёл, а потом пошёл.

Совсем пошёл.

— Максим! — окликнули его Охрович и Краснокаменный. Он держался за ручку двери, поэтому ему пришлось разворачиваться всем корпусом. Медленно.

М-Е-Д-Л-Е-Н-Н-О.

Неожиданно для себя Охрович и Краснокаменный высказались не сразу.

— Максим, купи скопца, — искренне попросили они после короткого молчания.

— В смысле? — очень серьёзно переспросил тот.

Хммм, хммм, в самом деле, что же может означать «купи скопца»?

Это какой-то тайный шифр?

Аббревиация?

Осёл.

Поймёт или не поймёт, ведает только монетка.

Грифон — поймёт (грифоны понятливы). Решка — не поймёт (решки непонятливы).

— Пусть это останется одной из загадок вселенной, — ответил Охрович.

— Встретимся, когда ты её разгадаешь, — ответил Краснокаменный.

Максим щёлкнул дверным замком.

Охрович и Краснокаменный хотели спать и чтобы Максим купил скопца.

Очень хотели, чтобы Максим купил скопца.

Скопцов.

СКОПЦОВ

СКОПЦОВ НА КАФЕДРЕ!

Охрович и Краснокаменный так резво метнулись к тюкам с кафедральным имуществом, что проснулись в полёте.

Кафедральное революционное чучело не было переодето.

Невозможная, невыносимая оплошность. Забегались ночью с шухерами и димами. Купились на усики. Хотели спать. А теперь уже восемь утра нового дня, а на кафедре по-прежнему Скопцов.

Если Скопцов провисит ещё день, это ж сколько будет скопцов!

— Можем ли мы оставить всё как есть и тем повысить шансы Максима? — вопросил Охрович.

— Шансами Максима сегодня заведует Гуанако. И он сам. Негоже пользоваться кафедральным чучелом по таким мелочам.

— И потом, никакой Максим не стоит атаки орды скопцов.