Чума в Бедрограде
Шрифт:
Только сегодня задумался.
По контрасту.
Обращение на вы и на ты
Элемент коммуникативного кода, маркирующий некоторые существенные параметры.
Например, со студентами — только на вы, всегда на вы, в обе стороны на вы. Демонстрация уважения (к взрослым, сознательным людям, имеющим право на собственное мнение) и черта, которую переступать немыслимо.
С Габриэлем (когда-то — Евгеньевичем) было как раз немыслимо.
Когда-то Максим писал у него диплом и восхищался украдкой, ни на что не надеясь, а потому ни о чем
Первое «ты» было позволено Максиму в жуткое время. Университетская гэбня появилась совсем недавно, гэбня Бедроградская устроила свою показательную акцию с отправлением первого попавшегося под руку истфаковского студента на Колошму, а потом подумала, что этого мало — и Габриэль вдруг пропал.
Пропал, хотя казалось, что его беды уже позади — за расшифровки ведь только что наказали Диму, который вызвался сам, поперёк воли Университетской гэбни. Хотя нет — поперёк воли Максима: до полного состава гэбни даже слух дойти не успел, как Дима уже решил всё в одиночку. Его, вернувшегося после нескольких дней допросов, прятали на частной квартире, пока не настанет бюрократическая ясность по поводу того, которая из гэбен на самом деле имеет право применять санкции к университетскому человеку. Прошение, посланное в Бюро Патентов, — дело небыстрое.
А пока небыстрые дела делались, на частную квартиру с правомочным обыском явилась Бедроградская гэбня. Вышло так, что Максим буквально нос к носу столкнулся на лестнице с Андреем и парой младших служащих. Андрей был совсем молод, в Бедроградской гэбне служил на тот момент всего ничего, и потому Максим не почуял опасности, когда тот дружелюбно предложил не устраивать-таки обыск, а переговорить с глазу на глаз прямо там — обсудить как голова гэбни с головой гэбни варианты решения вопроса.
Андрей вежливо и доходчиво объяснял не видящему подвоха Максиму, что за те самые расшифровки на руках у гражданских лиц Бюро Патентов по голове гладить не станет. Что Бедроградская гэбня хотела бы повременить с санкциями, пока Университет подтверждает свои права, но в этом конкретном деле не может — слишком опасно, слишком скандально. Что действовать надо сейчас.
Действовать означало «отправить виновных в добыче и хранении информации неположенного уровня доступа на Колошму».
Виновных означало «Диму и Габриэля».
Расшифровки нашли у Димы в сумке, но причастность Габриэля у Бедроградской гэбни сомнений не вызывала — он зачем-то оставил полторы карандашных строчки на полях, графологическую экспертизу уже провели. «Без протокола, некогда было, — смущённо пояснил Андрей, — а карандаш и вовсе можно стереть».
А потом смутился совсем: мол, если допросить Габриэля, будет шанс выяснить, откуда расшифровки вообще взялись, а если исключить его из цепочки — не будет, Дима ведь уже не признался. И, вероятно, не признается, потому что просто-напросто не знает. Знает, вероятно, Габриэль, но если он не будет упомянут в деле, вся ответственность ляжет на Диму. Придётся обозначить в обвинении, что он укрыл источник утечки.
«Чем ему это грозит?» — уточнил окончательно растерявшийся Максим.
Андрей помялся, закурил и отвёл глаза: «Расстрелом».
Максим оторопел. Да, он хотел бы уберечь Габриэля от Колошмы, но не такой же ценой!
Не такой ценой, но из-за двери, под которой Максим с Андреем всё не могли определиться, что же делать, вышел Дима.
Он уже тогда умел с лёгкостью принимать решения, идущие поперёк чьей угодно воли.
Удивление на грани оцепенения, попытки отговорить, протест с нотой благодарности — всё давно смешалось в памяти Максима; через столько лет он помнил лишь, как сам прятал взгляд, когда тем вечером пришёл лично сказать Габриэлю «вам больше ничего не угрожает».
Вам.
Он просто не мог смотреть, как Габриэль скручивает одеревеневшими пальцами савьюровую самокрутку, как судорожно проглатывает вместе с дымом бессмысленные теперь вопросы.
«Уходя под конвоем, Дима говорил, что его жертва бессмысленна, потому что вы всё равно наложите на себя руки, узнав о ней, — не выдержал Максим. — Я никогда не был поклонником его специфического чувства юмора, но в данном случае…»
Габриэль даже улыбнулся: «Наверное, он тоже был немного не в себе. Более в его духе было бы пошутить, что я, услышав, лишусь чувств, нечаянно ударюсь головой о печатную машинку и на неопределённый срок впаду в кому».
Максим инстинктивно сделал несколько шагов вперёд, желая обнять, прижать, хоть как-то успокоить. Поймал себя в последнюю секунду, вспомнив, что не получал разрешения.
«Вам не стоит держать это всё в себе, сейчас не время», — аккуратно предложил он.
Время ведь действительно было сложное — Габриэлю через пару дней предстояла защита докторской, без которой он не смог бы занять завкафское кресло вместо отправлявшегося в том году на покой Воротия Саныча. А без завкафского кресла было бы сложнее пробить для него должность полуслужащего при Университетской гэбне, дабы окончательно обезопасить от дальнейших неприятностей.
«Действительно, сейчас не время, слишком много дел, — отвернулся Габриэль. — Максим, у вас тоже есть дела и вы тоже на нервах. Я благодарен вам, но, право слово, моё моральное состояние — не ваша головная боль».
Моя, хотел возразить Максим, ты давным-давно стал моей головной болью, — но сдержался. «Ты» в таком контексте прозвучало бы нагло, «вы» — глупо.
Когда на следующий день после защиты докторской Габриэль не появился на факультете и не обнаружился дома, Максим бессчётное количество раз пожалел, что сдержался. Быть может, не сбеги он тогда так быстро, Габриэль бы и правда выговорился, пережил, смирился — вместо того, чтобы после защиты, употребив за раз весь домашний запас наркотических веществ, идти в Порт.
Про Порт и наркотики вызнал Святотатыч: быстро нашёл кого-то, кто опознал Габриэля по фотокарточке и рассказал кое-какие детали. Самого Габриэля — не нашёл.
Максим был зол и совершенно потерян, но тут среди студентов (студентов, которые и не подозревали о существовании власти в Университете и её сложностях!) поползли слухи, что Габриэль какого-то лешего у Бедроградской гэбни. Теперь, когда вопрос с расшифровками закрыл своим самоубийственным решением Дима, а Габриэль официально получил статус полуслужащего, которым можно было бы при желании кое-как оправдать проклятые бумаги! И гэбня Университетская почти клюнула, Максим и Ларий почти отправили запрос к фалангам на официальное разбирательство относительно неправомочных задержаний лиц, находящихся под протекцией Университета.