Чума в Бедрограде
Шрифт:
Максиму не с чего было сожалеть о самом Андронии Леонидовиче Шухере, но в голову немедленно прокралась тоскливая мысль: вещи студентки Шухер в квартире на Бывшей Конной Дороге.
Раз Габриэль теперь в Медкорпусе, Максиму лучше жить там, а не на Поплеевской. На Поплеевской после всего жить нельзя, можно только медленно умирать среди их с Габриэлем книг, кофейных чашек, двух печатных машинок на одном длинном столе. Но и в квартире Максима на Бывшей Конной Дороге не побудешь один — свитера с яркими брошками по дивану, томик слезливой росской классики,
Всё это стоило бы передать отцу студентки Шухер, если она погибла.
То, что погиб и отец, несколько осложняет ситуацию.
Выкинуть вещи у Максима рука не поднимется. Студентка Шухер была домашняя девочка. Для студентки истфака недостаточно образованная, зато сумасбродная — достаточно сумасбродная как раз для студентки истфака. Она не побоялась помочь в большом деле. Она не заслуживает того, чтоб её скромные пожитки полетели в мусорное ведро.
Пойти с ними к Ройшу? Нет, спасибо.
На месте Ройша Максим убил бы любого, кто рискнул бы сунуться к нему по такому вопросу. Максим и так почти что на месте Ройша, он знает, о чём речь. Не факт только, что он знает Ройша и правильно оценивает его гипотетическую реакцию.
Максим подумал ещё немного, проскальзывая взглядом по бесконечным окнам Бедрограда, в которых пока что не зажигался свет.
Воскресенье, раннее утро, Бедроград ещё валяется в кровати.
Неделю назад, в воскресенье, в кровати валялся Габриэль со своим тогда ещё не диагностированным «сотрясением мозга».
Постанывал и просил не включать лишний раз свет.
Максим тихо и осторожно, как только мог, открыл дверь, разделся, выпил первого попавшегося под руку алкоголя и остался в другой комнате на диване, чтобы не мешать.
После бессонной ночи на Революционном, дом 3, в резиденции фаланг, он чувствовал себя слишком взбешённым — ложиться к Габриэлю значило бы непременно поругаться.
Фаланги не хотели рассматривать запрос Университетской гэбни, Габриэль не хотел рассматривать причины, по которым Максим сначала ударил его, потом отправил в Порт, а потом забрал домой, но бросил там в одиночестве на целую ночь.
К полудню Максим паршиво выспался, позвонил на кафедру Ларию, поинтересовался положением дел и снова поехал на Революционный проспект.
Вечером Габриэль выглядел ещё хуже, но уже бродил по дому, бесконечно заваривая кофе.
Вечером (почти ночью) позвонил с кафедры Ларий (почти закричал): «Дима говорит, что заражать могли не только дом Ройша!»
«С чего Дима это взял?» — хмуро отозвался Максим, перед носом у которого Габриэль не донёс до стола свой проклятый кофе.
«Я не знаю, чем он занимался весь день, — тараторил Ларий. — У Святотатыча я его по телефону в обед не нашёл, но только что он отзвонился сам, сказал, к Шапке в Столицу ездил Гошка, Шапка подозревает, что масштабы заражения будут серьёзнее, чем мы рассчитывали».
Максим задумался, насколько вообще можно полагаться на чьи-то предположения.
Но, когда он сам связался той ночью с Димой, уверенность последнего в выводах Шапки убедила-таки Максима, что стоит хвататься за голову и спешно искать способы борьбы с настоящей эпидемией.
Как выяснилось уже скоро — действительно стоило.
Максим оторвался от окна и достал сигареты.
Всего неделю назад, в такое же сонное бедроградское воскресенье, чума только начинала набирать обороты.
Габриэль ещё был в квартире на Поплеевской, студентка Шухер — в квартире Максима на Бывшей Конной Дороге.
Максим понял: как освободится от гуанаковских дел — надо найти Диму.
Он больше всех, не считая Ройша, общался со студенткой Шухер, он тоже причастен к тому, что она погибла, он лучше Максима разберётся, как следует поступить с её вещами.
Надо найти Диму сегодня же. Определённо.
— Тебе ствол оставили? — завозился на заднем сиденье Гуанако.
Максим вытряхнул из головы всё лишнее.
Ствол — пистолет — табельное оружие с выгравированным личным номером.
— Нет, конечно, — ответил Максим. — Он у Охровича и Краснокаменного с самой пятницы. Гэбня временно отстранена, я к гэбне и вовсе отношения не имею. Ходить при табельном не положено.
— Как и использовать его в портовых делах, — удовлетворённо кивнул Гуанако. — Хорошо, что твой ствол не при тебе.
— Никто б ему сейчас ствол не доверил, — подал голос Муля Педаль.
Гуанако аж замялся, но потом захохотал, поскольку прозвучало это как раз тогда, когда он протягивал Максиму пистолет. Не табельный, с каким-то немного другим корпусом — Максим не то что бы хорошо разбирался в видах и родах пистолетов, поскольку во Всероссийском Соседстве таковых нет и быть не может. Табельные не считаются.
— Если человека в моей ситуации задержат с нелегальным оружием… — начал Максим, прекрасно понимая, что Гуанако не остановят соображения здравого смысла.
Гуанако хочет дать ему пистолет и даст.
Именно сегодня, именно сейчас.
Это какой-то совсем уж мучительный, невыносимый, жуткий символизм.
Гуанако хочет. Он молодец, у него всегда получается именно то, чего он хочет. С Максимом-то точно — сколько раз уже проверяли на практике.
— Вы уверены? — Максим дрогнул голосом, сбился вдруг на студенческое «вы» в адрес преподавателя.
Гуанако посмотрел на него с тем самым искренним выражением, за которое его иногда хотелось пристрелить на месте. Искренность, честность, дружелюбие, все вокруг — хорошие парни, буквально все, никаких проблем!
— Сергей Корнеевич… — третий раз попытался Максим.
Попытался что? Отказаться, объясниться, спихнуть ответственность?
— Не выкай, а, — растерянно ответил не на то, о чём его спрашивали, Гуанако. — Большой мальчик давно. Ты боишься, что ли?
Да, подумал Максим.