Чума в Бедрограде
Шрифт:
Максиму, косившемуся одним глазом на охрану, не к месту вспомнилось: Гуанако умеет вязать узлы, он же портовый, но в мае один узел вышел у него недостаточно крепким.
Максиму рассказали Охрович и Краснокаменный.
Охрович и Краснокаменный часто преувеличивают или извращают факты, но врать от начала и до конца просто так они не станут.
В мае Гуанако пытался вешаться, но верёвка — как в комической пьесе — оборвалась.
История проста, с ней давно пора смириться. Некоторую её часть Максим видел своими глазами.
В начале мая Гуанако и Дима вернулись в Бедроград живыми. Развлекали всех желающих байками, ходили по гостям, опустошали запасы алкоголя у обрадованных хозяев.
В дом-башню на Поплеевской они, разумеется, тоже зашли.
Разумеется, это была уже не первая встреча Максима и Габриэля с мертвецами — до этого была кафедра, было что-то ещё. Разумеется, Гуанако с хохотом всучил Габриэлю охапку роз невозможного зелёного цвета, таких, как когда-то давно, когда Габриэль заканчивал последний курс, а Максим — всего только первый. Разумеется, и Максим, и Дима смотреть на эти зелёные розы не могли, но, разумеется, тоже натужно смеялись: старые добрые времена, старая добрая шутка. Разумеется, сначала всё было нормально, зато потом Габриэль оказался с Гуанако в кухне один на один, и они, разумеется, поговорили.
Разумеется, Максим и Дима подслушивали.
Не договариваясь, но и не специально. Просто вышли из комнаты в коридор, дошли до полуприкрытых дверей и остановились в неловком молчании.
В какой-то момент, не договариваясь, вышли из квартиры вон.
Максим поехал на Бывшую Конную Дорогу, Дима (через пару дней, выяснив-таки отношения с Гуанако) — в Столицу.
А Габриэль и Гуанако поехали в дружественное Ирландское Соседство. На неделю или две, уже и не вспомнить.
Габриэль бросил завкафское кресло в разгар конца учебного года, студенты шептались и даже осмеливались задавать Максиму вопросы. Одного Максим чуть не отчислил за эти вопросы, но Ларий благоразумно припрятал в секретарском столе документы.
К сессии Габриэль вернулся. Ничего не объяснял, но выглядел так, что было без слов понятно, что между зачётами он ночует не с Гуанако.
В какой-то из зачётных дней на кафедру прибежали весёлые Охрович и Краснокаменный, загалдели и вытряхнули на Максима детали. Габриэль сказал: «Наигрались», Гуанако сказал: «Лады, никаких проблем» — и с улыбкой пошёл вешаться в тиши своей портовой жилплощади.
Только верёвка оборвалась, и пришлось Гуанако до самого сентября плавать по дальним странам на Курёхине, переправлять контрабанду и жить дальше.
Два раза подряд не вешаются, оборвалась — так оборвалась.
Максим следил из кустов за руками Гуанако и очень надеялся, что эта верёвка выдержит.
Когда на крышу таки была поднята сеть, гружёная редкой аппаратурой, которую непредусмотрительно оставила на складе до сегодняшней ночи Бедроградская гэбня, Максим даже выдохнул с облегчением.
Ему вообще-то было плевать, удастся ограбление или нет, — меньше всего Максима сегодня волновала собственная репутация в Порту. Но когда смотришь из кустов на аккуратные движения рук по верёвке, невольно начинаешь хотеть, чтобы всё получилось.
Вслед за сеткой на крышу вылез Муля Педаль. Закрыл за собой, склонился над люком на пару минут (поковырялся в замке отмычкой?). Потом выпрямился и, судя по позе, шепнул Гуанако что-то крайне самодовольное. Обернулся в сторону Максимова укрытия, удостоверился в отсутствии сигналов тревоги и на цыпочках побежал к тому краю крыши, который находился подальше от охраны.
Охрана (три человека из младших служащих) вяло переговаривалась, прислушиваясь не к шагам над головой, а к звуку радиоприёмника, транслирующего всероссийские новости из приоткрытой будки.
Максим опять подумал о контрреволюционном движении: да кому оно было нужно, если большая часть добропорядочных граждан с таким интересом слушают государственный новостной радиоканал? Даже на работе, на посту — так, что можно планировать ограбление на время выпуска новостей, чтоб никто ничего не заметил.
Муля Педаль тем временем с неожиданной для его таврской комплекции грацией спрыгнул с какого-то уступа на стене. Приземлился мягко, охрана с другой стороны склада и не шелохнулась.
Гуанако с сетью награбленного в руках подплыл к всё тому же краю крыши, глянул вниз, снова привязал к чему-то канатный конец, присел на корточки и снова медленно, очень медленно и напряжённо стал перебирать руками по канату, только теперь, наоборот, спуская груз. Периметр крыши был больше периметра основания склада, и зазор между канатом и стеной оказался достаточным для того, чтобы груз не бился, если не раскачивать конструкцию.
Муля Педаль таращился наверх, готовый принять сеть в свои объятия.
Всё это продолжало выглядеть чрезвычайно комично. Максим смотрел против солнца — так фигуры и охраны, и грабителей выглядели даже не актёрами на сцене, а вырезанными из тёмной бумаги силуэтами, совершающими свои смешные манипуляции на подсвеченном бумажном же экране.
Дети младшего отрядского возраста были бы в восторге.
Максим, не убирая руки с пистолета, размышлял, смог бы или нет Гуанако сейчас так ловко управляться с верёвкой, если бы в конце мая после неудавшегося повешения не пошёл матросом на Курёхина.
— Эк мы их! — погладил Муля Педаль сеть с награбленным, покоящуюся на переднем сиденье.
Максим сидел сзади, чтобы удобнее было высматривать возможную слежку. Такси неспешно петляло по мощёным улочкам Университетского района.
Гуанако Муля Педаль докинул до медфака, поскольку тот сослался на необходимость переговорить о чём-то с Поппером. Максим понимал: Гуанако просто самоустраняется из процесса передачи награбленного Порту, чтобы всё внимание досталось ему, Максиму.