Чума в Бедрограде
Шрифт:
Ситуацию спасли Охрович и Краснокаменный: почуяли неладное, разговорили студентов, нашли источник слухов. Этим источником оказалась четверокурсница с кафедры истории науки и техники — общительная, привлекательная девушка, привыкшая к случайным знакомствам с самыми разнообразными людьми. Слух ей принесло как раз такое случайное знакомство: подсел в баре некто, рассказал про то, как она хороша, заказал коньяку, слово за слово, услышал, что девушка учится на истфаке, и сделал загадочное лицо. Та заинтересовалась, стала задавать вопросы. Собеседник поддался и поведал — по страшному секрету, только такой прекрасной деве! — что он в этом баре околачивается как раз из-за истфака. Младший служащий Бедроградской гэбни, занят важным делом, имеющим отношение к задержанию Онегина Габриэля Евгеньевича. Ах, вы не знали? Да, задержан, да, Бедроградской гэбней. Да, совершенно точно, сам видел.
Разумеется, сейчас вся эта история до смешного напоминала Максиму начало чумы.
Совсем до смешного: младший служащий Бедроградской гэбни представился девушке Александром.
Когда Охрович и Краснокаменный убедительно попросили, она даже нашла оставленный Александром телефон и напросилась на свидание. Охрович и Краснокаменный с трудом, но опознали-таки в нём Гошку, голову Бедроградской гэбни. Смекнули: если голова Бедроградской гэбни знакомится с истфаковскими студентками, чтобы невзначай сболтнуть, что Габриэль у них, значит, Габриэля у них искать не надо. Провокация: Университет отправит официальный запрос к фалангам, а Бедроградская гэбня возмутится клевете и потребует не менее официальной сатисфакции.
По нынешним меркам — ерунда. По тогдашним — кошмар.
Кошмар, спровоцированный аналогичной ерундой со стороны Университета: уже тем самым вечером, когда Максим ходил говорить Габриэлю, что Дима добровольно согласился на расстрел, Ройш поднял тонны кодексов и разъяснил остальным головам Университетской гэбни, что их обманули по неизвестным причинам. Расстреливать за расшифровки нельзя — по крайней мере, без прямого указания от Бюро Патентов. Диме полагалось только заключение на Колошме.
Максим не знал этого наверняка во время беседы с Андреем — Университетская гэбня существовала тогда меньше года и состояла из людей, которые не оканчивали в общем порядке Институт госслужбы. Детальное изучение всех тонкостей взаимодействия разных уровней доступа к информации было ещё впереди.
Зачем Андрей соврал, они не сумели понять (Дима походя рассказал уже в этом мае), но удержаться от ответной гадости не смогли — отправили в Бюро Патентов обтекаемую жалобу на процессуальное дезинформирование со стороны Бедроградской гэбни.
Бедроградской гэбне, очевидно, не понравилось отдуваться за мелочи, и они решили ответить Университету не менее мелким обвинением в клевете. Только для того, чтобы оная клевета имела место, они не поленились похитить Габриэля, пустить слух среди студентов о его пребывании у Бедроградской гэбни, когда перепрятали его где-то понадёжнее.
Ради бумажной войны через посредничество Бюро Патентов Бедроградская гэбня похитила человека.
Гэбне Университетской тогда казалось, что это уже слишком. Теперь кажется, что тогда был отрядский утренник.
В итоге Габриэля искали неофициальными путями. Максим от глупого бессилия почти возненавидел Гошку лично — как первого, кто на ум приходил в связи с этим делом. А Охрович и Краснокаменный, наоборот, Гошкой тогда очень впечатлились: качеством изменения внешности, коммуникативными навыками, подготовкой. Студентка, например, была выбрана прицельно — неглупая, но болтливая, та, которой многие поверят. Ходячий истфаковский радиоканал последних новостей. И подход к ней был найден правильный. Даже «Александр» — редкое, претенциозное, с дореволюционным ароматом имя — и то неслучайно. Студентка как раз писала работу об обкатке новых методов организации производственного процесса будущим Революционным Комитетом на метелинском заводе, который стал стартовым капиталом Революции и значимой экспериментальной площадкой. И писала явно не из любви к организации производственного процесса, а из любви к Метелину лично, что было более чем заметно из работы.
Метелина звали Александр. Даже эту мелочь Гошка учёл.
Это сейчас Охрович и Краснокаменный смеются над его бесконечными младшими служащими, да ещё и Александрами, а тогда они у него в некотором смысле учились.
Сам Максим тогда ничему не учился (зря, как же зря), Максим просто хотел найти Габриэля и чтобы всё поскорей закончилось, потому что Габриэль ни при чём, Габриэль не должен был попадать под раздачу, не должен был ещё раз страдать за большую политику.
Габриэль нашёлся: не сразу, через месяц, без сознания, без документов, в какой-то городской больнице. Пришёл в себя в медфаковском лазарете. Когда Максим таки дошёл до него, прошептал слабым голосом: «Забери меня отсюда».
И это было оно — разрешение, позволение обращаться на ты, оберегать и нести ответственность, делать что угодно ещё. Максим сказал: «Не беспокойся ни о чём» — и даже не сразу понял, что — да, перешёл черту, да, теперь будет по-другому, будет так.
Он до сих в деталях помнил тот короткий разговор, состоявшийся много лет назад.
Черта, перейти которую немыслимо. Перейденная черта.
Это нелепо, но теперь каждый раз, когда Максим слышал в свой адрес неожиданное «ты» вместо приличествующего «вы», он невольно дёргался. Потому что в этой тривиальной смене обращения так много личного, так много важного только для Максима и Габриэля, что всем остальным будто бы просто нельзя этого делать.
Как бы смешно это ни звучало.
— Да перестан’ ты морду кирпичом квадратит’, что я, пытаю тебя, что л’? — снова тыкнул Максиму Муля Педаль.
Максим постарался не взъедаться: Муля Педаль ведь не со зла, просто…
Просто Максим больше не голова гэбни, даже не университетский преподаватель. Не заслуживает уважительного обращения от портовой швали.
Муля Педаль смотрел весело и с любопытством.
— Ты это, только не зашиби, но про тебя ж нынче всякое болтают, — осторожно начал он. — Будто б ты и припёр в Порт заразу, подлюка.
Максим открыл было рот, но Муля Педаль не дал ему встрять:
— В гэбне Портовой болтают. Точнее в ней-то не болтают, болтают вокруг неё. Ну, самые доверенные люди, близкие к гэбне. Типа меня, — Муля Педаль довольно заулыбался. — Короче, те, кто в курсах, что у нас тут не обратная ветрянка, а что похуже. Болтают, что ты змея: денежки из гэбни высосал и такую подставу обустроил, шоб одним махом и бедроградских, и наших с этого вашего уровня доступа смахнут’.
— Предельно глупо звучит, — сдержанно прокомментировал Максим, глядя мимо Мули Педали на высоченный забор из цельных плит.